Провидение - Кэролайн Кепнес

Мой телефон вибрирует, включается экран. Одно новое сообщение.

Наверное, Марлен — она весь день шлет сообщения.

Дотрагиваюсь до зеленой иконки, и время будто замедляется. Нет, это торопится мое сердце, мой взгляд. Потому что случилось то, чего мне всегда хотелось. Это не просто дозвон с незнакомого номера, и это не Марлен.

Это Джон, я сразу вижу по началу, по его манере общаться — прямо, бесстрастно и одновременно эмоционально. Кружится голова, я снова старшеклассница. Читаю сообщение и с первого раза запоминаю наизусть. «Это Джон. Можешь со мной встретиться? Я в „Роллинг Джек“. Долгая история».

Перечитываю вдоль и поперек. Потом отвечаю: «Уже иду».

Встаю, голова идет кругом. В постели было жарко. В доме жарко. И внутри жарко. Джон. Не знаю, что надеть. Хочется надеть все сразу, летние платья и шорты, старую футболку «Тенлис», всю в краске и угольных пятнах, сексуальные трусы, бабушкины трусы, все, что у меня есть, мне хочется надеть, чтобы он снимал это, а я рассказывала, откуда это взялось и что для меня значит. Останавливаюсь на маленьком розовом платье, но потом вспоминаю семью Кэррига, всю эту ораву, и слышу возглас: «Ты чего так разоделась?» Вот настоящий девиз штата Нью-Гэмпшир. Нахожу нейтральное решение. Майка от Лили Пулитцер и джинсовые шортики.

Когда заканчиваю одеваться, в дверь стучится Кэрриг.

— О, — говорит он. — Ты встала.

Этот тон с ноткой подозрительности он взял от матери. Ничего не может с собой поделать.

— Да, — говорю я. — Встала, потому что мне, оказывается, нужно уйти.

— Но ты же говорила, что у тебя спазмы. — Тем же тоном.

— Да, но Марлен написала, что поругалась с матерью.

— Не хочешь, чтобы она пришла сюда? Мы собираемся жарить мясо на гриле и устроить турнир по корнхолу.

Я зову его к кровати, он подходит, и мы присаживаемся.

— Кэр, она рыдала. Я должна помочь подруге, понимаешь?

Он дуется. Семья делает из тебя ребенка, и не имеет значения, сколько тебе лет.

— Но сегодня воскресенье, и ты знаешь, как мама к этому относится. В смысле, чтобы все были дома.

— Я вернусь.

— Но ты можешь просто не ходить. — Он краснеет. — Можно мне сказать что-то, чтобы ты не злилась?

— Нет, Кэр, если ты заденешь мои чувства, я разозлюсь.

— Ну, мама говорит, ты выбросила прокладки в мусорный бак… И она говорит, что у тебя все проходит легко и спазмов быть не должно, а еще она думает, что ты сидишь наверху, потому что не хочешь сидеть с нами внизу.

— Твоя мать роется в мусоре?

Он кладет ладонь мне на колено.

— Я понимаю, — говорит он. — Но она всегда так делала, потому что сестры врали ей насчет этого, бросали прокладки в унитаз, из-за этого у нас раньше велась настоящая война. Наверное, она по привычке проверяет мусор.

Я складываю руки на груди. Мне хочется уйти отсюда. Любым способом. Смотрю в стену.

— Я просто в ужасе.

Что удивительно, он вдруг вскакивает с кровати.

— Что ж, я тоже. Почему бы тебе просто не пойти и не посмотреть этот гребаный фильм?

— Потому что у меня спазмы.

— Понятно, — говорит он. — Вот так всегда.

— Нет, Кэр, это довольно известный факт, что невесты иногда волнуются. А волнение вызывает спазмы.

Он стискивает зубы.

— Знаешь, ты всегда так говоришь, когда мы приезжаем домой.

Кэр старается не смотреть на меня, а я стараюсь не вспыхнуть.

— Говорю как?

— Как газета, — бросает он. — И тебе известно, что я понимаю под «газетой».

— Ты шутишь?

Он смотрит на меня.

— Думаешь, я дурак? Господи, Хлоя, ты приходишь сюда и разговариваешь, как тот ненормальный, а если мы куда-нибудь идем, ты ищешь его взглядом, Хлоя, ты смотришь на двери.

— Нет, не ищу.

Он трясет головой.

— Думаешь, я слепой? Твои глаза, Хлоя, они светятся счастьем, когда ты смотришь туда, и гаснут, когда ты отводишь взгляд. Ты не единственная, кто видит, что что-то не так. Взять хотя бы твои эти гребаные картины. Что ты рисуешь? Глаза. Для кого? Для него. И это чертовски меня смущает, понимаешь?

— Понимаю.

— Да, — повторяет он. — Чертовски смущает.

Вот о чем он волнуется больше всего. Все здесь вбили себе в голову, что они — само совершенство. Я могла делать что угодно, и Джона это никогда не смущало. Кэрриг дует в свою дуду, ту самую, в которую он дул в старших классах. Теперь я знаю, что наверняка уйду от него, потому что здесь он такой, каков есть. Дело даже не в Джоне, по крайней мере, сейчас. Он вернется сюда, назад к мамочке. Если жених завел свою старую песню, участь моя ясна. Он уже показывает, кто он есть, вернее, кем бы ему хотелось быть и кем он будет, если только хоть чуть ему уступить.

Я снимаю кольцо. Кладу на тумбочку. Он меня не останавливает, только откашливается.

— Ты серьезно?

— Не знаю, — говорю я. — Знаю только, что вот сейчас я тебя не узнаю.

Спустившись вниз, выскальзываю из дома через дверь в кухне. Стараюсь избежать встречи со всеми этими Беркусами, но замечаю глазеющую на меня старшую невестку Кэра, которая пришла взять еще пива.

— Вижу, тебе лучше. Принарядилась.

— Это просто топ.

— Это Лили, — говорит она, а на лице написано плевала я на тебя и твою майку. — Каждый знает, что это модно.

Махнув рукой, хлопаю дверью. Я тоже на тебя плевала. На воздухе мне сразу становится лучше. Завожу машину, которую одолжила у мамы. Я еду увидеться с ним, с Джоном, я улыбаюсь и включаю местное радио — «I’m on Fire» Спрингстина. Выруливаю с подъездной аллеи и качу мимо всех окон. Кружатся мошки и мотыльки. С тех пор как мы объявили о помолвке, у меня впервые появилось серьезное дело.

Эггз

Поначалу это было почти забавно: я наблюдал за домом Беркусов, Ло дома читала онлайн о творчестве Хлои, искала ключики к Джо — подвинься, Эгги, дай мне местечко в твоей кроличьей норе. Я смотрю на дверь в доме Беркусов — ну же, откройся. Точно так же я смотрел на Чаки, когда он спал, смотрел и просил вернуться к нам. Теперь смотрю на гребаную дверь и велю ей открыться — как пять минут и пять часов назад.

И вот дверь открывается.

Это она, Хлоя. Кольца уже нет. Она сияет, ее шаги легки, глаза светятся, светится все вокруг нее. И чуть ли не вприпрыжку к машине. Заводит двигатель, задом сдает по подъездной аллее, и я сажусь ей на хвост. Вот оно. Она едет к нему. К Джону. Он здесь. Где-то рядом. Он связался с Хлоей, и она сорвала кольцо и мчится на встречу с ним. Поверить не могу. И она сама, наверное, тоже. Поэтому и ведет так дергано. Спешит проехать под красный свет, а потом лупит ладонями по рулю, кладет локоть на опущенное стекло и погружается в пучину ностальгии и предвкушений, восторга и опасений. Заметила меня в зеркало заднего вида, и я действую ей на нервы, добавляю волнений и переживаний.