Честь – никому! Том 2. Юность Добровольчества - Елена Семенова

А Кромин и его соратники продолжали действовать. Переворот становился неизбежен. Многие офицеры обращались напрямую к Колчаку с просьбой принять власть, но каждый раз встречали отказ. Не оставлял и Кромин попыток переубедить адмирала:

– Вы нужны России. Это не может быть случайностью, что вы оказались в Омске в этот критический момент. Вы должны согласиться. Во имя России!

Заклинания именем России колебали Александра Васильевича, но он всё ещё сопротивлялся:

– Диктатору нужна армия! У меня нет армии! И более того, я, военный министр, не имею сколь-нибудь достаточного понятия об её положении. А вы хотите, чтобы я принял власть! Возглавил переворот! Нет и ещё раз нет.

Взвесив всё, заговорщики решили, что впутывать адмирала, зная его щепетильность в вопросах чести в переворот, не стоит. Переворот несложно было сделать и самим, а постфактум совместно уговорить Колчака не отказываться от власти. Во имя России. Решили и другую задачу: организовали поездку Александра Васильевича на фронт. Виктор Николаевич Пепеляев, старший брат молодого сибирского генерала, полагал, что, увидев фронт, под влиянием организованных ему встреч, адмирал не уклонится принять на себя роль диктатора. Виктор Николаевич был мозгом заговора. Этот человек был, пожалуй, одним из самых энергичных, решительных и незаурядных политических деятелей в Сибири. Вся крупная фигура его, манера держать себя, зычный голос производили впечатление силы и твёрдости. Пепеляев начинал свой путь простым учителем истории в Бийске, затем был избран в Думу. Во время войны работал на фронте в лично сформированном питательном отряде. В первые дни революции именно его отправили в озверевший Кронштадт для восстановления там гражданской и военной власти – и Виктор Николаевич не уклонился от этой опасной миссии. После выполнения её он добровольцем отправился на фронт, там встречался с Корниловым. В Сибирь Пепеляев был командирован московским национальным центром, активном членом которого он являлся. Виктор Николаевич был непримиримым противником «Комуча». Итоги уфимского совещания он оценивал скептически, считая невозможным создать прочную власть путём компромисса с полубольшевиками. И считая так, прилагал все силы для создания новой власти, власти единой и прочной. Таковой виделась только диктатура во главе с Колчаком.

Организуя адмиралу поездку на фронт, заговорщики преследовали двойную цель. Эта поездка должна была стать проверкой. Нужно было посмотреть, как воспримут в войсках Колчака. Нужно было, чтобы вид воюющей армии укрепил его самого. В Екатеринбурге адмиралу была устроена торжественная встреча, оттуда он отбыл на фронт, где встречался с генералами Голицыным, Дитерихсом, Пепеляевым, Сыровым. Войска встречали Александра Васильевича восторженно, но расчёт Пепеляева-старшего не оправдался. Вернувшись в Омск, адмирал подал рапорт об отставке.

– Я здесь уже около месяца военным министром и до сих пор не знаю своего положения и своих прав, – говорил он. – Вместо чисто деловой работы, здесь идёт политическая борьба, в которой я принимать участия не хочу, потому что считаю её вредной для ведения войны, и в силу этого я не считаю возможным в такой атмосфере и обстановке работать даже на той должности, которую я принял. Как только генерал Болдырев прибудет в Омск, я тотчас сложу с себя полномочия.

Об этом решении Колчак заявил семнадцатого ноября. Повернуть запущенного процесса вспять уже было нельзя. Но Кромина снова царапнуло мучительное сомнение: прав ли он, так отчаянно добиваясь возведения адмирала в диктаторы против его воли? Не медвежью ли услугу оказывает ему и всему делу? Вспомнился вечер накануне отъезда Александра Васильевича на фронт. На правительственном банкете собрались представители правительства, командования, союзных миссий, корреспонденты газет, дамы… Адмирал сидел в углу стола. Так вышло, что места вокруг него пустовали, и казалось, будто бы все покинули его. Одиноко просидел он весь вечер, не обращая внимания, с каким повышенным интересом следили за ним многие присутствующие. Чёрные, проницательные глаза озарялись по временам ласковым, горячим блеском. Этот лучистый блеск придавал лицу Александра Васильевича неповторимое обаяние. Когда длинные, тяжёлые веки его опускались, лицо делалось непроницаемым, скорбным, трагичным. И его щемящая одинокость среди многолюдного общества в этот вечер усиливало впечатление трагичности фигуры адмирала. Он был один в бушующих волнах житейского моря, бороздить которые оказалось неизмеримо тяжелее, нежели волны океана. На него одного обращены были все взгляды, возлагались надежды. На него одного решено было без его согласия возложить всю тяжесть власти, и никто из решивших не подумал, посилен ли будет ему такой груз? Власть навязывали ему насильно в слепой уверенности, что этот морской рыцарь одолеет любые шторма. Навязывали и… будто бы заранее покинули, оставив один на один со всем этим страшным грузом. В тот вечер впервые испугался Борис Васильевич, что совершил ошибку. Испугался за адмирала, на чьи плечи должна была вот-вот лечь власть. Выдержит ли тяжесть её этот уже теперь надломленный испытаниями человек? Имел ли право он, капитан Кромин, на такое самоуправство? Конечно, он был лишь одним из участников заговора, но разве это снимает ответственность?..

А отступать было уже поздно. Один из министров Сибирского Правительства поднял тост:

– Предлагаю выпить за наше блестящее прошлое и, надеюсь, ближайшее будущее – адмирала Колчака!

Не ведал произносивший, что выступил в роли пророка…

Утром восемнадцатого ноября совет министров, потрясённый ночным арестом своих коллег, собрался на совещание с тем, чтобы решить, кому вручить власть. По одному голосу отдано было за генералов Болдырева и Хорвата. Колчак вновь отказался от предложенной ему власти, его попросили удалиться, и в его отсутствие приняли решение, что именно ему надлежит стать диктатором. Александр Васильевич был поставлен перед фактом и уклониться не посмел. Казалось бы, всё свершилось так, как замышляли заговорщики, но что-то мешало Кромину радоваться, какая-то заноза сидела в сердце, и не было средств извлечь её.

Адмирала Борис Васильевич застал в настроении возбуждённом, но безрадостном.

– Примите поздравления, Александр Васильевич… – неуверенно начал капитан, но осёкся, поймав на себе пристальный взор Колчака.

– Благодарю. Хотя вам и известно, как я отношусь к той власти, которую вынужден оказался принять. Я не искал её и к ней не стремился. Но любя Россию, я не посмел отказаться от неё.

– Вы ведь сами всегда были ярым сторонником твёрдой руки. Объективно, в Сибири нет руки более твёрдой, чем ваша. Вы наше знамя! Теперь, когда вы Верховный Правитель…

– Вот ещё звание, которое бесконечно раздражает меня! – вспыхнул адмирал. – Зачем это? Я Верховный Главнокомандующий вооружёнными силами Сибири, а Правителя Россия изберёт себе сама.

– Я нахожу, что титул Правителя уместен более. Вы не только командующий армией. Все отрасли гражданские также подчинены вам. Вы правитель России!

– Россия не избирала меня правителем. А только Сибирь, – заметил Колчак. – Мне глубоко неприятна вся эта ваша политика, Борис Васильевич. Я понимаю, что вокруг ведётся какая-то игра, в которой я ничего не смыслю. Вопросы политические пусть решают те, кому это положено. Моя же первая и главная забота – армия.