Лимонов - Эмманюэль Каррер

В начале сентября заметно холодает. На заре из долины поднимаются ледяные туманы. Пора заготавливать дрова на зиму, ведь с самого начала было задумано, что трое ребят, в виде эксперимента, останутся тут зимовать, и как только выпадет снег, они окажутся полностью отрезаны от мира, поскольку единственная дорога станет непроходимой. Это будет сурово, но увлекательно, думает Эдуард. Он охотно остался бы с ними, если бы не партия, за которой надо приглядывать. Они договариваются, что он приедет за ними в апреле, когда сойдет снег. В последний раз они проверяют, достаточно ли запасено необходимых вещей, которых в лесу не найдешь, – сахар, свечи, гвозди… В каком-нибудь романе Жюля Верна перечисление этого добра заняло бы страницы три: в детстве мы с моим героем читали эти пассажи с особым волнением. Они коротко, по-мужски, обнимаются, и двое отъезжающих отправляются в столицу Алтая Барнаул, где живет Золотарев. Их прощание получается очень волнующим. Эдуард признается проводнику, что в момент их знакомства тот не произвел на него особого впечатления, но теперь, узнав его поближе, он гордится дружбой с ним. Лицо Золотарева остается непроницаемым, в узких глазах – ни тени волнения.

– Я наблюдал за тобой, – отвечает он Эдуарду. – У тебя есть душа. Политикой я не занимаюсь, но твои ребята мне нравятся.

– Если хочешь, – предлагает Эдуард, – весной я привезу тебе членский билет нашей партии: мне это будет приятно.

Всю зиму, с октября по апрель, Эдуард мечтает об Алтае. А зима в Москве выдалась ужасной. Из-за вынесенного латышскому партизану приговора обстановка в партийном бункере тягостная. Горстка московских нацболов, настоящих камикадзе, если учесть рискованность предприятия, решают отправиться в Ригу, но на вокзале их арестовывают – с наркотиками, как утверждает милиция, – и они тоже оказываются за решеткой. Их родители считают, что во всех неприятностях виноват Эдуард: они являются в бункер, выкрикивают оскорбления, грозят судебным преследованием. Одного из активных членов партии, ездившего с Эдуардом в Среднюю Азию, забили до смерти на окраине Москвы: по данным следствия, была пьяная драка, а правда это или нет, сказать трудно. Тарас Рабко, самый верный из его соратников, владелец членского билета под номером три, приходит к Эдуарду и, со слезами на глазах, объявляет, что больше не может оставаться с ними. Он держался долго, но сейчас под вопросом благополучие семьи и карьера юриста. Это – рок для всех организаций, состоящих из молодежи: как только они начинают чем-то заниматься в жизни, они уходят. Лиза, похожая на Анн Парийо из фильма «Никита», тоже его покинула: захотела иметь семью, детей и вышла замуж за какого-то компьютерщика, ровесника. Эдуард заменил ее Настей, совсем молоденькой девочкой: в сущности, она несовершеннолетняя, и ему это льстит, с одной стороны, но с другой – наводит на серьезные размышления.

Настя сбежала от родителей и живет у него. Однажды, возвращаясь домой поздно вечером, они видят в окнах свет. Взбегают по лестнице и, запыхавшись, входят в квартиру: внутри темно. Вроде бы все в порядке, но от этого еще страшней: Эдуард не так боится воров, которые что-то уносят, сколько тех посетителей, которые что-то приносят. Они начинают осматривать все подряд: квартира настолько мала, что, если бы им подкинули оружие, они бы его нашли, но один грамм героина… Чтобы прояснить ситуацию, Эдуард решает рассказать все прикрепленному к нему офицеру ФСБ, тому, кто дал ему номер мобильника. Офицер назначает ему встречу, но не на Лубянке, где Эдуард уже был дважды, а в метро, как в детективном фильме. Эдуард – я уже говорил – считает этого человека вполне приличным и говорит с ним откровенно: о ночном визите в квартиру, об анонимных звонках, об ощущении, что его словно загоняют в угол. Тот озабоченно качает головой: кажется, что он в курсе, но не может ничего поделать, поскольку это дело рук другого ведомства, с которым они враждуют. «Скажите откровенно, – рискует спросить Эдуард, – что вы лично думаете об этой истории в Риге? Вы считаете нормальным, что Россия бросает на произвол судьбы своих подданных?» Его собеседник вздыхает: «Я с вами согласен, но ни от меня, ни от вас ничего не зависит. Это компетенция государства».

«Правда заключается в том, – продолжает Эдуард, – что мы делаем за вас вашу работу. И вместо того, чтобы нас преследовать, вам бы следовало правильно нас использовать. Позволить нам делать то, на что вы не имеете права».

Эдуард говорит это искренне: он ничего не имеет против органов. Наоборот, ему бы очень хотелось, чтобы он и его партия работали с ними плечом к плечу, как Боб Денар и эскадроны наемников. Но офицер не склонен далее поддерживать беседу, он смотрит на часы и прощается.

Эдуард надеялся, что на Алтае ему удастся вздохнуть свободней, но вышло по-другому. На протяжении всего путешествия: три дня поездом от Москвы до Новосибирска и еще день от Новосибирска до Барнаула – как всегда, в плацкартном вагоне – Эдуард чувствует, что за ним следят. «Не сходи с ума», – повторяет он себе как заклинание. Но и не забывай, что для таких ощущений могут быть основания. Находить в подобных ситуациях золотую середину, как учит Лао-цзы, ставший с легкой руки Золотарева его любимым автором, не так-то просто. Когда я приеду на место, думает он, дела пойдут лучше. Ему хочется поскорее увидеть проводника и пуститься с ним в путь. Тяжкой прошлой зимой он часто думал о нем, и эти мысли, как и чтение Лао-цзы, успокаивали его: размеренные, спокойные волны, дающие возможность собраться с мыслями среди бурь, грохота и неистовой ярости мира.

Когда он приезжает к Золотареву, то узнает, что проводника только что похоронили. Какая-то женщина, вышедшая рано утром прогуливать собаку, нашла его мертвое тело возле дома. Окно его квартиры на четвертом этаже было открыто. Самоубийство? Несчастный случай? Убийство? Нацболы, с которыми Золотарев накануне провел вечер, утверж дали, что он не был пьян и не казался угнетенным.

Эдуард судорожно мнет лежащий у него в кармане членский билет НБП, который он вез в подарок Золотареву. Окружающий мир плывет у него перед глазами.

Следующей ночью происходит что-то странное. Как и было задумано, он отправляется в путь с двумя ребятами из НБП; дорогой все трое молчат, потрясенные случившимся. Погрузившись в мрачные мысли, он не обращает внимания на природу, которая в прошлый раз его очаровала: не видит ни бездонного неба, ни пейзажей, привлекающих своей девственной красотой на фоне его бесконечной глубины, не замечает ни лесного привала с чаепитием, ни суровых и благородных лиц горцев, предлагающих им свое гостеприимство. На ночь они останавливаются в том же месте, что и в прошлый раз. Деревней это назвать нельзя: всего несколько юрт и деревянная хижина, где он лег спать, даже не поужинав и так и не сказав никому ни слова. К счастью, у ребят есть палатка: Эдуард остается один.

Вытянувшись на походной кровати, он думает о мертвых. О тех, кого знал и кто уже ушел. Их становится все больше. Ему приходит в голову, что если посчитать, то мертвых окажется больше, чем живых, но считать слишком страшно. Спать тоже не хочется, а только лежать вот так, без движения. Приходит мысль о собственной смерти, и становится так странно, словно он подумал об этом впервые в жизни. Эдуард часто размышлял о том, какую смерть выбрал бы для себя: что лучше – погибнуть в бою или быть расстрелянным? Казненным по приказу тирана, которому он будет бросать вызов до последнего вздоха? Но сейчас пришло ясное понимание, что эти мечтания не имеют ничего общего с неумолимой уверенностью: он скоро умрет.