Любимые дети, или Моя чужая семья - Диана Чемберлен

– Умираю, хочу есть, – сказала она сейчас. – Когда мы вернемся ко мне домой, давай сделаем яйца и гритс[3]. – Обожаю завтракать поздно ночью.

Как ей угодно. Эта девушка могла есть яйца в любое время дня и ночи.

– Звучит неплохо, – согласился я, хотя предпочел бы пропустить обед и потащить ее в огромную кровать, но, если она сначала хочет поесть, значит, так тому и быть.

Сегодняшнее кино было одним из тех серьезных фильмов, когда заранее знаешь, что случится что-то очень плохое. Вроде как в жизни. И я сразу подумал о матери. Она была лучшим на свете человеком, и с ней произошло что-то скверное. Теперь у меня не было сомнений в этом.

Пока я смотрел фильм, пришлось выбросить эту мысль из головы. Иначе я снова расклеился бы.

Джен плакала во время фильма. Правда, очень тихо, но я держал ее руку, чтобы утешить, думая, что плач – это чрезмерная реакция на происходящее на экране. То есть все было печально, но не трагично. Никакого сравнения с моей жизнью.

Теперь, по пути домой, я снова подумал о тех шрамах, которые, как она сказала, остались в душе. Может, во время фильма она снова думала о них? Я решил, наконец, спросить ее.

Мы проезжали по подвесному мосту, когда я все-таки придумал, что спросить.

– Помнишь, ты сказала о шрамах в твоей душе?

– Ммммм.

Она остановилась на единственном светофоре в Серф-Сити. Он мигал красным светом. И ни одной машины в поле зрения.

– Что ты хотела этим сказать? – уточнил я.

Джен, не отвечая, поехала дальше.

– Я бы нагрузила тебя своими проблемами, если бы все объяснила. А я этого не хочу, – пробормотала она.

Я повернулся к ней, насколько позволял ремень безопасности.

– Ты приняла на себя бремя моих. Позволь мне помочь с твоими.

– Это абсолютно другое.

– Почему?

– Так уж получилось. Ты действительно хочешь помочь мне?

Она смотрела на меня.

– Да.

– Продолжай любить меня до умопомрачения.

Она впервые упомянула о любви.

– Договорились, – кивнул я.

– Знаешь… может, тебе следует позволить Энди и его подружке воспользоваться комнатой в башне?

Ничего себе смена темы! Первая мне нравилась больше.

– Зачем?

– Помнишь, как это было, пока ты не получил водительские права? Когда хочешь заняться сексом, но нет подходящего места?

– И что?

Мне как-то совершенно все равно, где Энди займется сексом. Я не хотел, чтобы эта картинка – Энди занимается сексом – застряла в мозгу.

Джен свернула на Саут-Топсейл-драйв, и дальше мы молчали. Было так темно. Если бы за рулем сидел я, то включил бы фары дальнего освещения. Но она ехала очень медленно, так что ничего страшного не происходило. Как раз когда мы добрались до того места, где Саут-Топсейл переходит в Саут-Шор, из леса выметнулось маленькое темное пятно, выскочило на дорогу перед нами, и я почувствовал удар.

– О, дьявол! – выдохнула Джен, вцепившись в руль. – Как я это ненавижу!

Но она продолжала ехать.

– Не хочешь остановиться?

Перед глазами все еще стояло пятно. Енот? Кошка? Маленькая собака?

– Ни за что, – бросила Джен. – Не хочу посреди ночи рассматривать чей-то труп.

– Может, он еще не мертв?

Однажды днем я переехал кролика. Увидел в зеркале заднего вида. После того как сбил его. Он все еще был жив, но извивался в пыли. Вроде как ерзал по всей дороге. Я был потрясен. Проехал около мили. Но этот дурацкий кролик не выходил из головы. Поэтому я повернул обратно. Жаль, что у меня не было оружия, чтобы покончить с его страданиями. Но, конечно, я не придумал ничего лучше, как снова переехать его. Никогда не забуду того ощущения, когда шина сплющилась о тельце бедняги. Я проехал куда дальше, чем мне требовалось, чтобы стереть все следы кролика с моей шины и из головы.

– Я действительно считаю, что нам нужно вернуться.

У нее есть пистолет. Мы сможем им воспользоваться, если необходимо.

– Я голодна, Кит. Мы практически добрались. Я ни за что не поверну.

– Что, если это была собака или кошка? – не отступал я. – Может, у них есть адресники, и мы сумеем…

– Это всего лишь опоссум или что-то в этом роде.

– А если нет?

Мне это пятно уже казалось черной кошкой. Чьей-то любимицей.

– Неужели тебя это не волнует? Ты не хотела бы узнать, что твоего кота сбили?

– Почему ты делаешь из мухи слона?

Я показал на перекресток:

– Развернись здесь. Тебе даже не нужно будет выходить из машины. Я сам посмотрю. У тебя есть фонарик?

– Я не стану разворачиваться, Кит. Не глупи.

Я уставился на нее:

– Да… не знал, что ты такая жестокая.

За пятнадцать секунд она полностью развеяла дурацкий романтический имидж, который я себе навоображал.

– Это был опоссум, Кит. Я не человека сбила. Это не твоя мать. И не моя. И не любое другое человеческое существо.

Я обозлился, что она упомянула о матери таким образом, в одной фразе с раздавленным опоссумом.

– Мы возвращаемся, – настаивал я.

Она остановила машину посреди пустой улицы.

– Не верю своим ушам.

– Брось. Просто развернись на следующей подъездной дорожке.

Она раздраженно фыркнула, но доехала до подъездной дорожки старого коттеджа и развернулась. Мы поехали к тому месту, где она сбила животное. Вышли из машины и обыскали дорогу и кусты при свете фар. Ничего. Ни клочка меха. Ни капельки крови.

– Видишь? – процедила она. – Возможно, ничего не случилось, я просто ушибла его. И я умираю от голода.

Я не был готов сдаться. И пошел обратно по дороге, проверяя канаву по одной обочине и кусты по другой.

– Кит! – окликнула она. – Ты доводишь меня до безумия!

Я едва слышал ее. Поднял палку и стал колотить по высокой траве, чтобы проверить, не скрывается ли кто в ней. Потом стал бить по кустам. По мостовой. И понимал, что теряю рассудок, потому что искал не собаку и не опоссума. Я искал мать.

53. Сара

Исцеление сердец

1998

Кит был светом моей жизни. Вряд ли какая-то мать любила свое дитя больше, чем я. Он был красивым и умным, любящим и любимым. С каждым днем я все больше видела в нем Джейми, То, что и печалило, и утешало меня. Когда Кит родился, я, как было предписано, потребовала проверить его сердце. И делала это ежегодно в университете Северной Каролины в Чейпл-Хилл. Очень долго я надеялась, что мы сумели избежать смертельного выстрела. Кит казался таким здоровым. Таким подвижным и активным. Доктор считал, что все обойдется и операция не понадобится. Вскоре после того, как Киту исполнилось семь, я начала видеть перемены. Он не мог, как раньше, держаться вровень с другими детьми на футбольном поле, и иногда я видела, насколько тяжело он дышит после того, как просто побегает вокруг трейлера. Я пыталась убедить себя, что с ним все в порядке. Но однажды, стоя на краю футбольного поля в Хэмпстеде, я поняла, что доктор ошибался.