Любимые дети, или Моя чужая семья - Диана Чемберлен

Я все вспоминаю последние слова Джен, обращенные ко мне, когда она пятилась спиной к выходу из дома, в ночь второго пожара. О том, что я прекрасен. И что должен это помнить. Она говорила так, будто была убеждена в этом, поэтому я решил поверить.

Маленькая яхта заходит с океана в залив. Я смотрю, как она скользит справа налево, и вижу в рубке двух парней. Счастливые ублюдки! Никаких забот! Может, мне тоже стоит купить яхту и забыть про дом?

Я вижу, как волна, идущая от яхты, хлещет на песок, в нескольких ярдах от того места, где я сижу.

«Пепел моей матери в этой воде», – думаю я. И вспоминаю, как Мэгги сказала о том, что пепел отца тоже развеяли в этом месте. Мать действительно любила его. Это может сказать всякий, прочитавший мемуары. После его смерти у нее не было другого мужчины. Я не слишком много думал об этом. Не хотел знать о любовной жизни моей матери. Но, может, она не встречалась с другими мужчинами потому, что никто не мог сравняться с отцом… по крайней мере, в ее представлении?

Черт, я действительно люблю читать ее тетради. Читая их, я понимаю, кем она была. И даже понимаю, кто я сам.

Когда мне было года три, я перестал плакать из-за пустяков. Стал жестче, полагаю. Возможно, какой-то чувак сказал мне, что матери нужно, чтобы я был мужчиной. Я принял сказанное близко к сердцу и никогда не позволял никому и ничему достать меня до такой степени, чтобы заставить заплакать. За полтора года после пожара в церкви я, однако, много плакал. Жизнь пошла прахом, и когда я осознавал это в очередной раз, я ломался снова и снова.

Но я не плакал по матери. Даже когда читал ее тетради. Мне было хорошо. Я был в порядке. Мать, сама того не подозревая, оставила мне удивительный подарок, и я не имею в виду колье. Или деньги. То, что она оставила, – гораздо лучше и того, и другого.

Она оставила мне свою историю.