Последний рай. Черные острова - Милослав Стингл

уехал на Борабору, сплотил местных жителей под своим владычеством, опоясал себя в святилище «поясом из Белых перьев» — маротеа — и объявил своему брату на Раиатеа войну не на жизнь, а на смерть.

Борабора Белого пояса воевала с Раиатеа Красного пояса двести пятьдесят лет — с конца XIV до начала XVII века. Война мароруа и маротеа с ее бесконечными, незатухающими сражениями невероятно истощила оба острова, но ни голод, ни страшная засуха не смягчили этой вражды.

И лишь когда экспедиционная армада Бораборы, ведомая Тери Маротеа, десятым потомком основателя династии Белого пояса, почти до последнего человека была уничтожена на полях Раиатеа и в этом бою погиб сам носитель Белого пояса — король Тери Маротеа, война окончилась поражением Бораборы. Оба острова объединились под властью Красного пояса. А Белый пояс, бывший когда-то знаком бораборской независимости, был передан жрецам как символ духовной власти, не подчиняющейся царю.

Такова судьба Белого пояса. А что же случилось с теми, кто его носил? Непримиримый противник Раиатеа король Тери Маротеа погиб. А его единственная дочь Те Туани вышла замуж за сына раиатейского короля Мата.

И, как это бывает в сентиментальных фильмах, руки врагов наконец соединились, вновь связав две полинезийские земли Подветренных островов.

С острова Красного пояса я вылетел на Борабору Белого пояса. Меня переносит сюда из Утуроа старенькая «Дакота» буквально за несколько минут. Борабора, так же как и Раиатеа, очень гориста. Из бортового окна видна фантастическая, расщепленная надвое вершина Таимону. Чуть левее — ее соперница, не менее удивительная гора Пахуа. А подножия этих двух горбов бораборского верблюда усеяны пальмовыми рощами, — среди которых расположилось несколько селений. Борабору окаймляют многочисленные островки, а за ними расположена еще одна, внешняя, ясно видимая с высоты прочная цепь кораллового рифа.

Когда мы уже заходили на посадку, передо мной открылось еще никогда не виданное зрелище — почти полная круговая радуга, которая плыла над островом подобно огромному нимбу.

Радужная корона Бораборы усиливала впечатление какой-то нереальности этого острова. Красота Полинезии выходит за пределы привычного, и я однажды записал в путевом дневнике: «Нельзя сказать, что в этих Южных морях явь, а что лишь сон и грезы». На Бораборе, Раиатеа, Таити разделить фантастику — и действительность бывает очень трудно.

Мой «сон» продолжается. На дикой, собравшейся высокими горными складками Бораборе, самолет не может приземлиться. Поэтому он спускается на вполне добротную для Полинезии посадочную полосу, один из островков бораборской лагуны — Моту Муте.

Этот аэродром, как и другие подобные сооружения, — наследие второй мировой войны. И стоило мне осмотреться на Моту Муте, а потом и на Бораборе, как я почувствовал себя в привычной европейской обстановке. Над «столицей» Бораборы — Ваитапе — я увидел где-то на горе типичный блокгауз и несколько английских дальнобойных орудий. Да, все это уже знакомо мне по Меланезии, Соломоновым островам, героическому Гуадалканалу.

Во время второй мировой войны на Подветренных островах оборону держали американцы. Но какая огромная разница! Там, на Гуадалканале, их косили японские — самолеты и артиллерия, губили малярия и десятки других тропических болезней; они гибли в непроходимых джунглях. Здесь же европейцы болеют редко, нет джунглей, да и японцы сюда так и не добрались.

Вместо «диких народов» американские солдаты нашли здесь, по единодушному мнению, самых красивых и самых нежных женщин в мире. А также ласковое небо, лазурное море и пляжи, каких не знают ни Флорида, ни Гавайи. Всюду война была адом, а остров Борабора даже для солдат показался раем; они строили здесь аэродром, возводили укрепления, посылали в далекий путь военные гидропланы, да так и не услышали ни единого выстрела — только сладостную полинезийскую музыку. Солдат не коснулась ни одна пуля — лишь нежные пальцы бораборских красавиц.

На каждом шагу я встречался с результатами этого странного симбиоза двух миров. На Бораборе сегодня живут почти две тысячи человек, сто пятьдесят из них — метисы, сыновья и дочери парней с Миссисипи и Миссури. К своим нежным полинезийским «фамилиям» они присоединили непривычные имена отцов. И все эти бораборские Джоны, Джеки и Ребекки очень красивы. Со светлыми волосами и голубыми глазами отцов, смуглой кожей и точеными фигурами матерей.

Наряду с метисами на Бораборе я обнаружил и другие следы пребывания американских солдат. Это — аэродром на острове Моту Муте, уже упоминавшийся блокгауз с дальнобойными орудиями, вполне приличная дорога, огибающая южную часть острова, и еще нечто такое, с чем я в Полинезии до сих пор не сталкивался.

Когда мне захотелось переплыть с Бораборы на священный островок Моту Тапу, владелец узкой посудины, с которым я договаривался о переезде, запросил с меня три «таро». Этого слова я не слышал ни в одном полинезийском языке. Таро? Таро? Лодочник посмотрел на меня как на жалкого дикаря и потребовал несколько бораборских франков. Курс мне был известен, и, переведя необходимую для оплаты сумму на местную валюту, я понял, что значит «таро». Это — доллар. Всемогущий американский доллар, культ которого — самое горькое наследие американского пребывания на Бораборе.

За доллары можно было получить на острове Белого пояса все. «Настоящие полинезийские сувениры», фотографии обнаженных бораборских Ев. Для островитян же за эти деньги становились доступны не виданные до сих пор чудеса, которые прихватили с собой американцы — записанные на пластинки джазовые концерты под пальмами, двигающиеся картинки — кино…

Богатая Америка не жалела долларов для своих солдат, которые, в свою очередь, не жалели их для полинезийцев. Последние же постепенно перестали убирать копру, начали покидать поля, пока, наконец, не забросили совсем главное богатство своего острова — плантации ванили. Вместо кокосового молока островитяне начали пить кока-колу, вместо ванили — употреблять сахар, вместо маниоки — американские консервы.

Пять лет длилась эта «сладкая жизнь». Наступил мир. Американские солдаты вернулись на Миссисипи и Миссури, а островитяне с большой неохотой — к своей копре и ванильным плантациям.

Но плантации были запущены, урожаи скудны. Прекрасному острову грозил голод. Сейчас уже дела идут намного лучше. Борабора вновь вернула свой полинезийский характер. Однако всемогущий «таро» властвует над островом так же, как раньше бог Оро. Я потратил на Бораборе больше денег, чем в каком-либо другом месте Полинезии. Поэтому в своем дневнике я и охарактеризовал этот остров как «дорогостоящий рай».

Но уж если говорить откровенно, то остров — действительно рай, именно Рай с большой буквы. Прежде всего, это великолепнейшие виды. Чего стоит только прогулка по лагуне! Когда я покинул американский аэродром на Моту Муте и сел в лодку, чтобы переправиться