Андрей Белый. Между мифом и судьбой - Моника Львовна Спивак

недатированных рисунка, сохранившихся в его фонде в РГАЛИ[712], и еще один рисунок из фондов ГЛМ[713], который, как кажется, к серии эскизов примыкает (см. илл. на вкладке).

Даже при самом поверхностном взгляде на сохранившиеся эскизы становится несомненна их антропософская доминанта. Это неудивительно, учитывая стремление Белого использовать «Записки мечтателей» как трибуну для пропаганды идей Штейнера. Попытки выражения антропософских интенций в форме рисунка, а не привычного текста предпринимались Белым и ранее. Эта практика восходит к периоду обучения в эзотерической школе. Напомним, что в 1913 году Белого приняли в эзотерическую школу, члены которой под руководством учителя осваивали премудрости оккультной практики и двигались по пути посвящения. В кратчайший срок Белый добился больших успехов: освоил практику «выхождения» из физического тела, обрел способность видеть «ландшафты духовного мира», созерцать «жизнь ангельских иерархий» (МБ. С. 143) и т. п. По его собственному свидетельству, в этот начальный период активной эзотерической практики он находился под таким гигантским впечатлением от нового опыта, что был просто не в состоянии передать его в слове и искал слову альтернативу[714]. Здесь на помощь писателю пришел художник: Белый стал много рисовать, воплощая пережитое не в слове, а с помощью карандашей и красок. Этот период оказался, пожалуй, самым продуктивным в биографии Белого-художника[715]. «Целыми днями я раскрашиваю образы, мной зарисованные (символы моих духовных узнаний) <…> не рисунки, а копии с духовно узренного…» (МБ. С. 143) — вспоминал он. Характерными примерами «копий с духовно узренного» служат рисунки, оставленные Белым в Дорнахе (см. илл. на вкладке) и хранящиеся ныне в архиве «Наследие Р. Штейнера» («Rudolf Steiner Nachlaßverwaltung»). Образы, на них запечатленные, можно, без сомнения, назвать визионерскими[716].

Однако неспособность Белого «обложить внятным словом» визионерский опыт, приобретенный в процессе эзотерического ученичества, оказалась временной. С середины 1910‐х Белый с завидным постоянством предпринимает более или менее удачные попытки изложить антропософские откровения в докладах, лекциях, статьях, философских эссе и трактатах, а также инкорпорировать их в художественные произведения, как прозаические, так и стихотворные.

Некоторые его тексты или отдельные пассажи фактически являются непосредственными словесными комментариями к зарисовкам «духовных узнаний», выполненным им ранее.

Так, например, в качестве пояснения к визионерским рисункам Белого (на черном фоне) из архива «Наследие Р. Штейнера» может рассматриваться написанное в 1914 году в Арлесгейме стихотворение «Дух»:

Я засыпал… (Стремительные мысли

Какими-то спиралями неслись;

Приоткрывалась в сознающем смысле

Сознанию неявленная высь) —

И видел духа… Искрой он возник…

Как молния, неуловимый лик

И два крыла — сверлящие спирали —

Кровавым блеском разрывали дали.

<…>[717].

Два других требующих пояснения рисунка из того же архива Белый расположил на одном листе (будем называть его впредь двойным листом). Слева — вознесенный в звездную высь новорожденный младенец в окружении трех духовных существ; справа — человек, сквозь отверстое темя которого проходят восходящие и нисходящие потоки. Это — образ посвященного, который, подобно Белому, следуя указаниям Штейнера, достигает познания высших миров. Как частичный комментарий к обоим рисункам могут рассматриваться строфы из программного стихотворения «Антропософии» (1918):

<…> Блистает луч из звездной рукояти,

Как резвый меч;

Мой бедным ум к ногам смущенных братий

Слетает с плеч.

Я — обезглавлен в набежавшем свете

Лучистых глаз.

Меж нами — Он, Неузнанный и Третий:

Не бойтесь нас.

Мы — вспыхнули, но для земли — погасли.

Мы — тихий стих.

Мы — образуем солнечные ясли.

Младенец — в них. <…>[718]

Важно повторить уже отмеченное нами: мировую войну и революцию писатель-антропософ воспринял как глобальный кризис и одновременно как коллективную посвятительную мистерию. В этих условиях свою священную миссию Белый видел во внедрении в общественное сознание идей Штейнера, дающих, по его мнению, пути выхода из кризиса и шанс на спасение России, человечества и мира в целом.

Примечательно, что опыт штейнеровской эзотерической школы Белый использовал не только для написания «словесных» произведений, предложенных Алянскому для публикации («Записки чудака», «Кризис жизни», статьи и эссе для «Записок мечтателей» и др.), но в рисунках, прямо или косвенно с издательством Алянского связанных[719].

Так, например, нарисованное в юбилейном альбоме Алянского 8 марта 1919 года существо под названием «Алконост» (см. илл. на вкладке) выполнено в той же стилистике, в какой в 1913 году были изображены «духовные существа» на рисунках из Дорнаха. Сходны с ними красочные виньетки, сделанные Белым для хранящегося в ОР РГБ рукописного сборника «Стихотворения…» (см. илл. на вкладке) — автографического издания Книжной лавки писателей[720], и рисунки к тезисам лекции «Свет из грядущего» (3 февраля 1918 года)[721], и уже упоминавшиеся ранее «персонажи», буквально заполонившие сделанный Белым в 1921 году тоже для Алянского эскиз обложки поэмы «Первое свидание» (см. илл. на вкладке)[722].

«Алконосты» из альбома Алянского и с обложки к «Первому свиданию» приобрели некоторую антропоморфность (или ангелоподобность), однако их происхождение кажется очевидным: это производные формы от тех «символов духовных узнаний», которые Белый запечатлел в период антропософского ученичества в эзотерической школе Штейнера. Можно, как кажется, говорить просто о стадиях «очеловечивания» символов: от рисунков — к виньеткам из рукописной книги, хранящейся в ОР РГБ, — к «Алконостам», инспирированным Алянским.

Аналогичная и даже более тесная связь с образами из антропософских текстов и визионерских рисунков Белого прослеживается и в эскизах к обложке «Записок мечтателей».

На первом из эскизов, как следует из пояснительной надписи в правом верхнем углу листа, «изображен мечтатель; его женственную душу (у мужчин душа — женственна, у женщин — мужественна) восхищает духовное существо». Белый попытался зарисовать процесс выхождения из физического тела в духовный мир и встречу с духовными субстанциями и духовными существами — то, чему непосредственно учился в эзотерической школе Штейнера и что описал в рассказе «Иог». Напомним, что специальные упражнения, которыми герой рассказа Иван Иванович Коробкин занимается на протяжении многих лет, приводят к следующему эффекту:

Вытянувшись на спине и закрывши голову, он лежал без движения; мысленный винт в голове, развивая спираль, острием упирался в <…> кости черепа, отчего череп лопался и содержимое головы <…> в ощущении вытягивалось в неизмеримость; сначала казалось ему, что его голова есть голова, на которую надета тиара; потом, что тиара срасталася с головой и вытягивалась в невероятно огромную башню <…>[723].