Сказание о Йосте Берлинге - Сельма Лагерлеф

Притащили пюпитры и ноты, и валторну, и флейту, гобой и фагот, и, конечно, струнные – три скрипки, альт и две виолончели. А как же еще, если в этот вечер почетное место займет не кто иной, как всеми любимая добрая фея, госпожа Музыка, и попробует своими чарами возродить к жизни Йосту Берлинга.

Госпожа Музыка выбрала Оксфордскую симфонию добродушного папаши Гайдна и долго репетировала с кавалерами. Патрон Юлиус взял дирижерскую палочку. Все кавалеры владели, самое меньшее, одним инструментом, и нечему тут удивляться, иначе они не были бы кавалерами. Но им бы ни за что не освоить сложную пьесу, если бы замечательный музыкант Лильекруна не приспособил партитуру к их возможностям – не забывайте, что кавалеров было всего двенадцать, а без Йосты Берлинга – одиннадцать.

И только когда Лильекруна провел смычком по струнам и все загудели вразнобой, настраивая инструменты на заданную ноту «ля», только когда все было готово, послали за Йостой.

Йоста, как и все последнее время, уныл и подавлен, но и его тронули торжественные лица музыкантов и убранство зала. Кто же не знает, что для тех, чья душа страдает, нет лучшего лекарства, чем бальзам, который может предложить госпожа Музыка. Трудно даже представить, сколько… несчитаное число душевных ран залечено с ее помощью! Она весела и игрива, как дитя, горяча и порывиста, как юная девушка, мудра и печальна, как состарившаяся женщина, с грустной улыбкой вспоминающая дни своей молодости.

И вот зазвучали первые вздохи скрипок, задумчивая мелодия виолончели, нежное соло гобоя.

Гобой сегодня поручен маленькому Рустеру, и он отнесся к этому делу чрезвычайно серьезно. Нацепил очки, чтобы лучше видеть ноты, и осторожно нажимает клапаны непривычными пальцами. Дядюшка Эберхард поглощен виолончелью: парик сполз набок, губы все время шевелятся, словно он не уверен в своей игре и в случае чего готов бросить виолончель и сам спеть свою партию. Капитан Кристиан Берг гордо держит перед собой высокий, несказанной красоты фагот и чуть не в каждом вступлении, забыв про указания госпожи Музыки, дует в него во всю силу своих могучих легких. Патрон Юлиус в таких случаях делает шаг к неистовому фаготисту и щелкает его по глупой голове дирижерской палочкой.

Ах, как замечательно получается у кавалеров! В мертвых нотных линейках словно по волшебству оживает и улыбается сама госпожа Музыка, теперь и она здесь, ее приход нельзя не заметить. Распахни свою волшебную мантию, госпожа Музыка, заверни в нее Йосту Берлинга и унеси в край веселья и радости, в тот край, где он чувствует себя как дома!

Смотри, это же он, Йоста Берлинг, сидит в углу, бледный и несчастный. Это его, как малого ребенка, хотят развлечь старики кавалеры. Радость покинула Вермланд.

Я очень хорошо понимаю, почему так любили его старики кавалеры. Я очень хорошо понимаю, какими долгими, какими бесконечно долгими могут быть зимние вечера, как тоскуют жители запрятанных в лесной глуши усадеб, и я очень хорошо понимаю, как обрадовались кавалеры, когда во флигеле появился Йоста Берлинг.

Представьте воскресный вечер, когда все дела переделаны, когда нечем заняться, когда в голову заползают мрачные мысли. Кажется, что переделаны не только сегодняшние дела, а что все хорошее уже позади и уже не ждет их последняя улыбка судьбы. Представьте не стихающий неделями северный ветер, выстуженный флигель, который невозможно натопить, даже если жечь дрова сутками. Представьте единственную сальную свечу, с которой надо постоянно снимать отвратительный нагар, представьте монотонное пение псалмов в кухне!

И тут звенят задорные бубенцы, весело скрипит снег под полозьями саней, кто-то топчется у порога, стряхивает снег с сапог, и появляется неунывающий Йоста Берлинг. Он хохочет и сыплет шутками, он открывает пыльные клавикорды и играет так, что удивляешься, как выдерживают старые струны. Он знает все песни, может сыграть любую мелодию. Он заражает всех своей молодостью и весельем, достаточно поглядеть на него, и рот расползается в улыбке. Никогда не мерзнет Йоста Берлинг, всегда весел и неутомим. Глядя на него, кавалеры забывают про горести и болезни. А какое сердце у Йосты Берлинга, какое доброе сердце! Как сострадает он бедным и несчастным! А какой умница!

Вы бы только послушали, как нахваливали его старые кавалеры!..

А сейчас… не успело задумчивое вступление перейти в оживленное аллегро, он разрыдался. Сжал лицо ладонями и разрыдался. Вся его жизнь кажется ему сплошным кошмаром. И это не кроткие, очищающие слезы, которые обычно старается вызвать госпожа Музыка, нет, это слезы отчаяния.

И патрон Юлиус останавливает оркестр. Он не знает, что делать. И даже госпожа Музыка, всесильная муза и любимица Йосты Берлинга, замирает в растерянности… но ненадолго. Она вспоминает, что у нее в резерве есть еще один боец.

Кроткий Лёвенборг. Старый Лёвенберг, потерявший невесту в мутных волнах Кларэльвена. Он предан Йосте Берлингу еще сильнее, чем остальные. Неуверенно подходит к клавикордам и гладит их полированную, с красивой древесной текстурой крышку.

Там, наверху, во флигеле, Лёвенборг намалевал клавиатуру на деревянном столе и поставил на него пюпитр. Белые и черные клавиши. Он сидел часами, разучивая гаммы и этюды, пока не достиг необходимой беглости, чтобы взяться за сонаты Бетховена. Госпожа Музыка, очевидно, одобряла это беззвучное музицирование, иначе откуда бы взяться терпению переписать и выучить все тридцать две сонаты?

Но старик Лёвенборг никогда не решался подойти к клавикордам. Они внушали ему почтительный ужас. Они конечно же привлекали, его конечно же тянуло попробовать свое искусство. Привлекали – да, но пугали еще сильнее. Этот разбитый инструмент, на котором год за годом выколачивали польки и галопы, был для него святыней. Он даже дотронуться до него не решался. Изумительное создание мастера, невероятной сложности инструмент с бесчисленным количеством струн, способный вдохнуть жизнь в творения великого Беховена! Лёвенборгу достаточно было приложить к нему ухо, чтобы услышать нервный диалог семнадцатой, драму восьмой, бунтарскую ярость двадцать третьей и светлую печаль четырнадцатой. По мнению старика, клавикорды и были тем самым алтарем, куда следует приносить дары и молитвы великой соблазнительнице и утешительнице – госпоже Музыке.

Но сам он никогда не играл на клавикордах. Лёвенборг был недостаточно богат, чтобы купить такой дорогой инструмент, а к этому он не решался подойти, да и майорша не особенно охотно давала ключ.

Он, конечно, слышал, как на клавикордах барабанили разухабистые польки, шумные вальсы, слышал, как под их аккомпанемент пели Бельмана. И он корчился от сострадания. Господи, как стонал и жаловался благородный инструмент! Ну нет, когда дело дойдет до Бетховена, наверняка мы услышим настоящий, божественный голос старинных, изысканных клавикордов.

И вот сейчас, решил старик Лёвенборг, именно сейчас настал такой момент. Надо набраться смелости, подойти к святыне и дать страдающему другу возможность насладиться божественными звуками.

Он, ни на кого не глядя, открывает крышку и неуверенно трогает клавиатуру. Он надеется услышать звуки, которые мнились ему, пока он перебирал свои нарисованные на столешнице клавиши. Но что это? Он морщит лоб, берет еще аккорд, другой, закрывает лицо и… плачет.