Сказание о Йосте Берлинге - Сельма Лагерлеф

А потом все – отец, мать и дети – идут на поля. Он должен видеть, как дружно взошла рожь, как буйно растут клевер и вика, как картошка понемногу раскрывает первые сморщенные листочки.

Отец во что бы то ни стало должен посмотреть, как возвращаются с пастбища коровы, погладить телят и ягнят, в курятнике поискать снесенные яйца, угостить лошадей хлебом.

Дети не слезают с отца весь день. Какие там уроки, какая работа – отец приехал!

Вечером он играет для них польки и галопы. Нет лучшего товарища для игр, чем отец! И они засыпают с кроткой молитвой – Господи, сделай так, чтобы папа остался с нами…

Он и остается. На восемь дней. Все восемь дней он веселится, играет с детьми и дурачится как мальчишка. Он обожает свой дом, обожает свою жену и детей и даже не вспоминает Экебю.

Но на девятый день исчезает. Слишком много. Он не выдерживает такого наплыва счастья. Экебю в сто раз хуже, но… Экебю в центре водоворота событий, там есть о чем мечтать, есть о чем тосковать его скрипке. Как можно жить без вечных дурачеств кавалеров, вдали от продолговатого озера Лёвен, где никогда не кончается дикая пляска приключений?

А в его имении продолжается размеренная, тихая жизнь. Под спокойным и ласковым присмотром его жены созревают овощи и фрукты, подрастают телята, ягнята и жеребята. Все, что в другом месте вызвало бы гнев и раздражение, не находит здесь почвы, хиреет и растворяется в повседневном счастье. Все, как и должно быть. Хозяин тоскует по своим друзьям-кавалерам – и что из того? Мы же не жалуемся на наше светило, что оно каждый вечер исчезает на западе и оставляет землю дрожать в холоде и темноте.

Покорность судьбе и терпение победить нельзя. Покорность судьбе и терпение всегда выходят победителями.

Опять бродит по берегам Лёвена довресская[26] ведьма. Ее уже многие видели: маленькая, горбатая, в грубой кожаной юбке, подпоясанной кушаком с серебряной чеканкой. Зачем она выбралась из своего волчьего логова, зачем, что ей надо? Что она, обитательница горных пещер, ищет в зеленеющих долинах?

Она просит милостыню. Подумайте, она просит милостыню! До чего же она жадна! Ей мало несметных богатств, спрятанных в ущельях и гротах, ей мало серебряных слитков, спрятанных в гротах и ущельях. Бесчисленные стада черных коров с золотыми рогами пасутся на горных пастбищах, а ей все мало – бродит по дорогам в берестяных лаптях и кожаной юбке, до того грязной и засаленной, что и узор не разглядишь. Зато пояс у нее с затейливой серебряной чеканкой. Курит трубку, набитую мхом, и клянчит милостыню у последних бедняков. Как не совестно, ведь даже спасибо не скажет. Все ей мало!

Стара она, довресская ведьма, очень стара. Представить невозможно, что когда-то и она была молодой, что на лоснящейся жиром широкоскулой темной физиономии когда-то играл свежий румянец юности, что когда-то забиралась она на забор у своей избушки и заманивала молоденьких пастухов, отвечая на любовные призывы их дудочек? Много сотен лет живет она на свете, много сотен лет бродит по берегам Лёвена. Самым древним старожилам еще их родители рассказывали: сколько они себя помнят, никогда молодой ее не видели. Она и сейчас жива – я, пишущая эти строки, сама ее встречала. Ужасная старуха. И какая могущественная!

Поговаривают, что она дочь финских колдунов, а финские колдуны, как известно, ни перед кем не склоняют головы. То, что она колдунья, понятно сразу – ее широкие ступни не оставляют следов. Не оставляют следов! Она может накликать град, грозу, завести стадо в такую глухомань, что не выбраться, послать волков в овчарню. Все знают, что лучше с ней не ссориться. Отдайте ей все, что она просит: козу, фунт шерсти, все, на что упадет ее недобрый глаз. Отдайте, если не хотите, чтобы пала лошадь, сгорела хижина, чтобы корова перестала доиться, чтобы умер ребенок, а хозяйка, на которой все держится, потеряла рассудок. Отдайте!

Никто и никогда не приглашает ее в гости, но уж если она появится, встретьте ее с приветливой улыбкой. Кто знает, что у нее на уме? Если вы думаете, что она бродит по дорогам ради того, чтобы наполнить подаяниями свою нищенскую суму, будьте уверены: это не так. Никогда не проходит бесследным ее появление. Личинки плодовых комариков сотнями тысяч собираются вместе и длинными змеями ползут по земле – верный признак беды; хрипло лают лисы, и филин ухает так, что кровь застывает в жилах, и гусеницы бабочек с подходящим названием «мертвая голова» ползут караванами к порогу вашего дома. Любой вермландец знает – это не к добру.

Горда, очень горда и обидчива довресская ведьма. Тысячелетняя мудрость предков и злая, гордая душа – какое опасное сочетание! На ее посохе искусно вырезаны загадочные руны, но ни за какие деньги не согласится она его продать, этот посох. Она помнит все заговоры и проклятия, умеет варить любое зелье, знает все волшебные травы и корни. Может развязывать морские узлы и выпускать на волю штормы и ураганы. И будьте уверены, все, что нашепчет она над зеркальной гладью озера, непременно сбудется.

Ах, если бы я умела читать мысли, родившиеся в ее тысячелетнем мозгу! Что думает она о нас, живущих в долине? Она, привыкшая к сумраку лесов и холодному величию горных вершин? Она, сохранившая веру в кровожадного Тура и неизвестных, но могущественных финских богов[27], наверняка смотрит на нас, христиан, как волк смотрит на дворовую собачонку. Дикая, как февральская вьюга, неукротимая, как бурлящий речной порог, как она может любить нас, беспечных детей цветущих равнин?

Нет, любить она нас не может, но любопытство иногда тревожит даже ее древнюю душу – интересно, как там эти жалкие карлики? Мы, люди, дрожим, когда видим ее, а ей страх неведом – чего ей бояться, когда мы сами, завидев ее, трепещем от ужаса? Не забыты ее проклятия, не забыты навлеченные ею и ее предками бедствия. Как кошка, завидевшая мышь, не сомневается в крепости своих когтей, так и она верит в свою вековую мудрость, в непреодолимую силу тайных заклятий древних скандинавских богов. Она уверена в своей власти в мире страхов, как ни один король не уверен в своем королевстве.

Много сел и усадеб прошла довресская ведьма. Наконец добралась она и до Борга и без всякого стеснения решительно пошла к парадному подъезду. Черный ход не для нее. Уверенно, как в своих горных владениях, прошла по усыпанной розовым гравием, усаженной с обеих сторон цветами дорожке, и кто хотел, заметил, что обутые в берестяные лапти широкие ступни ее не оставляют следов.

И так случилось, что как раз в эту минуту вышла на крыльцо графиня Мэрта. Ей захотелось подышать теплым июньским воздухом.

Две служанки несли из бани свежекопченые окорока[28] и, увидев хозяйку, остановились.