Раб моего мужа - Марья Зеленая

Элизабет зажмурилась, скривилась, и ее всю передернуло от рвотного позыва. Лишь огромным усилием воли она сдержалась, чтобы не выплеснуть содержимое желудка на пол.

К счастью, Джеймс заметил это и отпустил ее.

— Ох уж эти изнеженные белые леди! — презрительно процедил он. — Стоит мужчине немного вспотеть, как они уже воротят нос.

Он схватил ее за плечи, развернул к себе задом и толкнул на постель. Лежа ничком, Элизабет ощутила, как на ней задирают подол. Она попыталась отползти, но муж стиснул ее бедра и приподнял их, притягивая к себе. Затем навалился сзади и грубо, насухую, вошел в нее, причиняя боль…

Джеймс с пыхтением утолял свою похоть, а Элизабет, кусая губы, судорожно комкала простыню. Слезы катились по щекам, пропитывая подушку. Хотелось умереть. Сдохнуть прямо сейчас, лишь бы не чувствовать себя бесправной вещью, игрушкой в его руках.

Вот и все! Вот и кончилась ее мнимая свобода. Муж вбивался в нее размашистыми рывками, утверждая свою власть над ее плотью, показывая, кто здесь истинный господин.

А она — никто. Пыль под его ногами. Такая же рабыня, как распоследняя негритянка на этой плантации, и он может делать с ней все, что ему в голову взбредет.

Ловушка захлопнулась. И выхода из нее нет.

Глава 31

— Твоя жена вела себя неподобающим образом! — сообщила за завтраком свекровь.

Элизабет подняла на нее воспаленные глаза. Полночи она не спала, терзаясь мыслями о том, что Джеймс вернулся и будет снова портить ей жизнь, а когда, наконец, задремала — пришло время вставать.

— И в чем же она провинилась? — насмешливо поинтересовался Джеймс, отрезая себе кусок отбивной.

Миссис Фаулер презрительно фыркнула.

— Позволяла этому здоровенному черномазому… Самсон, или как его там… облапывать себя у всех на глазах.

Вилка и нож замерли у Джеймса в руках. Он вопросительно посмотрел на Элизабет, затем перевел взгляд на мать.

— Что ты имеешь в виду? — осведомился он.

Прежде чем старуха раскрыла рот, Элизабет затараторила:

— От укуса змеи у меня распухла нога, и я не могла ходить. Самсон всего лишь помогал мне спускаться по лестнице. Я что, должна была целый месяц сидеть взаперти?

Джеймс внимательно смотрел на нее, поглаживая щетинистый подбородок.

Свекровь в своей противной манере приподняла бровь.

— Он носил ее на руках, сынок. Твой отец меня так не носил, как этот черномазый твою жену. Вот так вот схватит ее, — она взмахнула руками, — все юбки задерутся, панталоны наружу, и несет. А она прижимается к нему как, прости господи, падшая женщина, и хохочет. Бесстыжая!

— Не было такого! — Элизабет бахнула чашкой о стол так, что звякнула вся посуда. — Ни к кому я не прижималась и не хохотала! Что за бред!

— Спокойно, дорогая, — снисходительно произнес Джеймс. — Что ты так разволновалась? Я уверен, ма немного преувеличивает. Правда, ма?

— Ничего я не преувеличиваю, — буркнула свекровь.

«Я не ослышалась? Он меня защищает?» — удивилась Элизабет, но тут муж продолжил, не спуская с нее колючего взгляда серых глаз:

— Вот только одного не пойму… — Его губы искривились в презрительной усмешке. — Почему я постоянно слышу об этом ниггере? Почему этот Самсон все время фигурирует в историях, где замешана ты?

Элизабет выпрямилась, изображая оскорбленную добродетель.

— Не понимаю, о чем ты, — отчаянно скрывая дрожь в голосе, сказала она.

— У меня нет желания все перечислять, — ответил Джеймс, лениво растягивая слова. — Но с этим черномазым я еще разберусь.

Он вытер губы салфеткой, смял ее в руке и швырнул на тарелку. Элизабет невольно уставилась на скомканный клочок. Сердце учащенно билось в груди, корсет впивался в ребра, не давая дышать. Неужели муж что-то заподозрил?.. Нет, не может быть! У него нет доказательств.

— Поеду на плантацию, — сообщил Джеймс, поднимаясь из-за стола. — Проверю, как тут без меня шли дела.

Он скрылся за дверью, а Элизабет продолжала смотреть на скомканную салфетку, и тиканье часов болезненными ударами отдавалось в висках.

Не так она представляла себе возвращение мужа. Точнее, она вообще старалась об этом не думать, но все же ей казалось, что она сможет сесть и спокойно с ним поговорить. Рассказать о новшествах, благодаря которым негры стали собирать больше хлопка. Сообщить о том, что Билл Браун — мошенник и вор, и надо его заменить. Убедить, что не обязательно бить негров кнутом, чтобы они работали на совесть, а нужно всего лишь создать им условия и заинтересовать в результате труда.

Но вчера ночью Джеймс обошелся с ней как с куском мяса, а сегодня обескуражил своими догадками о Самсоне.

«Я разберусь с этим черномазым», — вновь прозвучало в голове, и Элизабет содрогнулась. А вдруг муж все узнает! Вдруг кто-нибудь ему донесет! Роза видела запачканные простыни. Люси знает, что Самсон не ночевал дома. Даже Анна, и та о чем-то догадывается… Если Джеймс заподозрит измену…

«Нет! Анна ничего не скажет. А если проболтается Роза или Люси, то буду все отрицать. Я белая, они черные — им никто не поверит…».

Правда, это не слишком обнадеживало, ведь Элизабет понимала: для Джеймса ее слово значит не больше, чем лай собаки или лепет раба.

Она подняла глаза и вздрогнула, столкнувшись с пытливым взглядом свекрови. Старая карга смотрела так, словно пыталась просверлить ей черепную коробку, чтобы разнюхать, какие мысли роятся в ее мозгу.

Хватит! Отодвинувшись от стола, Элизабет поднялась. Она тоже поедет на поле. Не станет ждать, пока Браун наплетет Джеймсу всякой ерунды. Надо взять все в свои руки прежде, чем муж испоганит все, чего она добилась с таким трудом.

Не обращая внимания на недоуменный взгляд свекрови, Элизабет вышла в вестибюль. Там она увидела Розу, которая, напевая себе под нос, обмахивала метелкой позолоченную картинную раму.

— Роза, — позвала Элизабет, и рабыня оглянулась.

— Да, мэм?

В ее голосе Элизабет уловила насмешку. Или ей померещилось? Лицо Розы, в целом миловидное, казалось дерзким — то ли из-за надутых губ, то ли из-за высоких, круто изогнутых бровей.

— Принеси, пожалуйста, мои перчатки и шляпку, — попросила Элизабет.

Негритянка кивнула и, плавно покачивая бедрами, двинулась к лестнице. Элизабет буравила взглядом ее спину и гадала, не растрепала ли Роза о запятнанной простыне.

Когда рабыня вернулась, Элизабет надела шляпку, натянула перчатки и вышла на улицу. В первый миг она прищурилась: гравий подъездной площадки так ярко белел на солнце, что слепил глаза. Сойдя по ступенькам, Элизабет в растерянности остановилась. Идти в поле пешком? Но это слишком далеко. Ее атласные туфельки