Русская сила графа Соколова - Валентин Лавров

Но именно в Москве произошло, по словам Петра Крылова, «крушение его морской жизни».

Случилось следующее. Однажды на Маросейке он встретил одного своего старого товарища. Тот рассказал, что атлеты создали что-то вроде своего клуба и хозяином там — атлет и художник Сергей Дмитриев-Морро.

— Где этот клуб? — загорелись глаза у Крылова. Имя Морро ему было хорошо известно: это был один из сильнейших гиревиков России.

— Сергей работает на ювелирной фабрике «Ф. А. Лорие», это в доме номер пять по Звонарному переулку Тверской части. Хозяин — поклонник атлетики. И еще он высоко ценит Сергея как работника. Вот, наверное, по этим причинам Лорие и выделил в подвале производственного здания помещение для занятий штангой и гирями.

— Так идем к Морро!

— Сейчас еще рано: он занят на фабрике. А вот позже…

* * *

Вечером друзья отправились в Звонарный переулок. С помощью сторожа ювелирной фабрики нашли «атлетический зал».

Небольшое помещение было отлично оборудовано, богатый набор гирь и штанг поражал воображение. Кругом царили чистота и порядок. Для снарядов были оборудованы стеллажи, на полу лежали ковры.

Морро — высокий, красивый мужчина с фигурой древнегреческого бога — и еще несколько молодых людей упражнялись с тяжестями.

Вот как описывает один из современников тренировку Сергея: «Красиво он работал — прямо орел был в темповых упражнениях. Самая тяжелая штанга, бывало, летит, как перо, — и при этом с улыбкой на устах».

У Петра Крылова такой ловкости и изящества «в работе» не было: он все-таки был самоучкой. Без наставника в атлетике обойтись очень трудно.

Морро обрадовался гостям. До него уже доходили неясные слухи, что где-то на юге России обретается чудо-богатырь, моряк по профессии, атлет по призванию. Теперь он увидал приземистого молодого человека, немного лысоватого, со спокойным приятным лицом.

— Это мои ученики, — представил Сергей своих товарищей, вместе с ним упражнявшихся со штангами. — А вы, Петр Федотович, не желаете нам показать свои возможности?

— Желаю! — охотно согласился Крылов.

Он тут же разделся до пояса, обнажив чудовищных размеров мускулатуру, подошел к двухпудовой гире и начал творить с ней просто чудеса: кидал под потолок и мягко ловил на ладонь, посылал гирю из-за спины вперед левой рукой и тут же подхватывал ее правой, и наоборот.

— О, сударь, да вы просто гений атлетики! — в искреннем восхищении произнес Морро. — Нет, батенька. Вам определенно надо заниматься серьезно гирями…

— Да, я люблю гиревой спорт, — признался Петр. — С детства… Но у меня, видать, судьба иная — морская… Вот получу назначение — и адью!

Сергей произнес серьезным, даже строгим тоном:

— Море — это лучшее, что создала природа, а моряки — достойнейшие люди, у которых остальное человечество должно учиться мужеству и настоящему товариществу. Но и таких, как вы, природа создает не часто. Жаль, если вы упустите свой шанс…

В ту ночь Петр не спал. Он мучительно обдумывал свою дорогу: отдать жизнь прекраснейшему делу — морскому — или выступать по балаганам с гирями? Господи, как же быть? Ведь жизнь одна-разъединственная!

…Когда багрянец утренней зари радостно заиграл на золотых маковках московских церквушек, а на улице заскрипели и зацокали по булыжной мостовой ранние повозки, Крылов решение принял: быть ему отныне профессиональным атлетом! Море, прощай…

У Дмитриева-Морро в те годы собирались сильнейшие московские атлеты. Этот художник-ювелир отличался настоящей преданностью тяжелой атлетике: повсюду агитировал за нее, разыскивал способных молодых людей и привлекал их к занятиям, нуждающимся помогал материально. Он был очень мягок в обращении с другими, лаже замечания на тренировках старался делать в деликатной форме. Его все любили. Добавим, что Дмитриев-Морро воспитал немало первоклассных атлетов, и среди них одного из первых советских чемпионов и рекордсменов, заслуженного мастера спорта СССР А. Бухарова.

С помощью Сергея Крылов тоже оборудовал «атлетический зал» — у себя дома, в подвале. Строгий отец радовался возвращению «блудного» сына и не возражал. Постаревший и ставший пить еще сильнее, Онисим помог перевести оборудование — штанги, цепи, гири. В подвале закипела спортивная жизнь: даже отец приходил удивляться на те «фокусы», которые творил его сын со своими товарищами.

Однажды отец привел с собой матушку. Та, глядя, как сын управляется с «железяками», со страха закрывала глаза и шептала:

— Господи, спаси и сохрани сыночка нашего Петрушу…

Больше она в подвал не спускалась, только часто и мелко крестилась, когда внизу ухали на пол штанги и гири, а в большом дубовом шкафу дребезжали тонкостенные фарфоровые чашки фирмы Кузнецова.

Но душе Крылова не хватало простора: зрители в числе нескольких домочадцев не удовлетворяли честолюбивую душу бывшего морского волка. И вот он, в душе страшась гнева отца, отправился на Девичье поле — в балаган известного в те годы Лихачева. И на дворе царила буйная весна, звонили колокола, и было 25 апреля 1895 года.

Балаганщик Лихачев, высокий немолодой человек в сером пиджаке, лакированных сапогах и красном галстуке-бабочке, с костистым лицом, похожим на череп, и сверлящими собеседника серыми глазами, окинул взором Крылова с ног до головы, словно покупал скаковую лошадь, и сквозь зубы процедил:

— Ну-с, и чего мы умеем делать?

— Жонглирую гирями, рву цепи… да все, впрочем, что умеют делать другие атлеты, и даже немного больше.

— Обнажитесь, сударь…

Крылов охотно сбросил с себя дорогой сюртук, блеснув большим бриллиантом на указательном пальце, и показал свой торс.

— Дай сантиметр! — приказал Лихачев вертевшемуся рядом помощнику. — Напрягите бицепсы.

Лихачев измерил плечо Крылова и долго, с некоторой оторопью рассматривал цифру на ленте.

— Однако! — Он покачал головой. — Сорок шесть сантиметров… Хорошо, я вас возьму в свой балаган. Но вам-то зачем это надо? Ко мне идут люди нуждающиеся. Вы, насколько я понимаю, к таковым не относитесь. Труд наш, истинно доложу вам, чуть лучше каторжного. Положу вам, мусью, шестьдесят пять целковых в месяц — деньги, конечно, неплохие, но ведь и выступать надо по нескольку раз в день. И без халтуры, чтобы зрители каждый раз уходили счастливые, чтобы всюду говорили: «Балаган Лихачева — самый лучший!»

— Я согласен на все условия, — твердо произнес Крылов. — Я люблю атлетику. А где еще я могу показать людям свою силу?

Показать силу действительно было больше негде.

Уже на следующий день перед балаганными дверями заливался колокольчик и зазывала кричал простуженным голосом: