Механика небесной и земной любви - Айрис Мердок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В кабинете она, не говоря ни слова, вручила ему письмо и тихо села. Монти, стоя под лампой, начал читать:
Милая Харриет!
Я должен тебе кое-что сообщить и прошу тебя принять это с тем великолепным мужеством и пониманием, которое мы все находили в тебе до сих пор. Я собираюсь переехать к Эмили и жить с ней. Эдгар был прав: пора выбирать. Я не могу жить с вами обеими. С другой стороны, теперь, когда все вскрылось, я, как выяснилось, уже не могу требовать от Эмили, чтобы она по-прежнему довольствовалась крохами. Она и без того достаточно настрадалась. Я просто обязан теперь предоставить ей и Люке настоящий дом – и быть с ними в этом доме всегда или почти всегда. Боже, если бы можно было разорваться на две части – но увы! Худ-хаус, во всяком случае, есть и будет, с ним ничего не случится, и я, конечно же, буду приходить, навещать вас с Дэвидом. Я уверен, что ты справишься с домом и без моей помощи – и целиком полагаюсь на тебя. Ты сделаешь это ради Дэвида, а также потому, что ты, в некотором смысле, святая. Милая, умоляю тебя, прими все как есть и помоги мне наладить нашу жизнь по-новому. Когда первое потрясение пройдет, ты увидишь, что в этом нет ничего невозможного. Или – или: или менять свою жизнь, или втягиваться глубже в хаос и насилие. Ты ведь и сама не выберешь второе? Для себя я уже все решил и уверен, что поступаю правильно. Мой долг теперь – быть с Эмили, которая терпеливо страдала все те годы, что ты была счастлива. Только не думай, милая, что счастья больше не будет, ведь я никуда не делся и не денусь. Просто в этой новой жизни нам как бы придется заново узнавать и заново учиться любить друг друга. Я знаю, что ты постараешься мне помочь, и благодарю тебя за это всем сердцем. Мы с Эмили будем жить в Фулеме, переезжаем уже сегодня (сообщаю это на всякий случай, чтобы ты не пыталась искать нас в Патни). Думаю, будет лучше, если какое-то время мы с тобой не будем встречаться. Нам обоим нужно время, чтобы в полной мере оценить произошедшее. Сейчас я пишу тебе эти слова, такие ужасные в своей необратимости, и чувствую себя безмерно несчастным. Помнишь, в тот день, когда я во всем тебе признался, ты сказала: «Я люблю тебя. Я хочу тебе помочь. Как же иначе?» О, если бы ты смогла произнести те же слова теперь, когда я взвалил на тебя эту новую, еще более тяжкую ношу! По-прежнему ты, и только ты можешь спасти нас всех. Ты должна это сделать, непременно сделаешь. Мой выбор совершенно обдуманный. Я сознаю, как все это ужасно, сознаю, что совершаю преступление. Но я так или иначе оказываюсь преступником, и моя задача сейчас – выбрать меньшее из зол. Постарайся понять справедливость моего выбора и простить. Нам обоим, мне и тебе, надо учиться быть сильнее, чтобы суметь все это пережить. Поверь, милая, для меня это так же мучительно, как для тебя. Больше писать сейчас не могу. Прости меня и оставайся хранительницей всего самого лучшего, что было в нашей жизни. Ты – святая.
С любовью,
Р. S. Еще одна вещь – надеюсь, ты отнесешься к ней с пониманием. Естественно, что Эмили хочет наладить наконец свои отношения с Люкой, тем более что время безотцовщины для него прошло. Мы собираемся перевести его в новую школу (не в ту, о которой мы с тобой говорили, в другую). Нужно, чтобы он как можно скорее приспособился ко всем переменам, почувствовал, где его дом. Так что, пожалуйста, не тревожь его и не пытайся больше с ним встречаться. Ты должна признать, это делается ради его же благополучия. Письма можно присылать по известному тебе адресу в Патни, оттуда их перешлют нам.
Милая, прости… мне жаль, что так вышло.
Монти медленно и внимательно дочитал излияния Блейза до конца и поднял глаза. В первую же секунду, как только Харриет вошла, он понял, что она на грани истерики, а сейчас разглядел следы слез. И все-таки она не производила впечатления женщины, обезумевшей от горя.
– Ну, что ты обо всем этом думаешь? – спросила Харриет.
Она задала ему этот вопрос совершенно спокойным тоном, и Монти вдруг ощутил, что между ними существует некое подобие близости; от этого ему сразу стало гораздо легче. Пожалуй, в качестве успокоительного горести Харриет действовали на него гораздо эффективнее, чем мировые катаклизмы из телевизионных новостей.
– Это все серьезно? – осторожно спросил Монти.
– Разумеется, серьезно.
– Я хочу сказать, он не прибежит через день-другой обратно к тебе? Мол, прости, вот, решил вернуться. Я что-то сомневаюсь, что он долго без тебя протянет.
– Не прибежит, ему сейчас некогда. У них опять любовь. И ему надо вешать занавески в новой квартире.
Монти изумленно смотрел в ее строгое, сдержанное лицо – и не узнавал его. Интересно, сколько еще сюрпризов намерена преподнести ему эта замечательная женщина? Перед ним стояла как будто не сама Харриет, а ее дальняя родственница: черты те же, но выражение лица совсем другое, незнакомое.
– Он сейчас рад-радехонек, – сказала Харриет. – Все, отделался наконец. Скинул с себя тяжкое бремя. Теперь полная свобода.
– Но он же говорил, что уже не любит ее.
– Врал. Или заблуждался. А может, она просто заставила его выбирать. В общем, не важно – главное, что это в конце концов случилось. Он выбрал.
Глядя на эту новую Харриет, осунувшуюся и прекрасную, Монти поймал себя на том, что уже не пытается искать в ее горе утешение для себя. Переменив тон, он спросил:
– Что собираешься делать?
– Не знаю пока, – сказала Харриет.
– Не хочешь съездить в Патни? Возможно, они еще там.
– Я думала об этом, – сказала Харриет. – Письмо пришло примерно час назад, и мне как-то сразу подумалось: взять бы сейчас такси, поехать туда и устроить им… ну, что-нибудь устроить. А потом я решила – зачем? Все стало как-то… безразлично.
Да, это видно, подумал Монти. Знала бы ты, как это безразличие тебе идет.
– Ну, это ненадолго, – сказал он. – Ты просто еще не совсем понимаешь, что произошло. Потом поймешь. Когда начнется отдача.
– Знаю. Но я уже могу думать. И успела кое-что для себя решить.
– И что ты решила?
– Это письмо, – сказала Харриет, – просто мерзость. Оно написано злым, безнравственным человеком.
– В этой безнравственности нет ничего нового, – сказал Монти. – Он, может, и сам хотел бы из нее выпутаться, да никак. А насчет справедливости – согласись, в его рассуждениях есть здравое зерно.
– Возможно. Но все-таки от безнравственности люди меняются. И я тоже… Монти, ты не нальешь мне немного виски?
Монти сходил за бутылкой и стаканами, налил Харриет и себе. От первого глотка она слегка содрогнулась, но взяла себя в руки.
– И как же меняешься ты? – спросил Монти.
– Я не собираюсь «справляться», как он выразился, с Худ-хаусом, – сказала Харриет. – Он думает, что он как бы вышел на минутку, а мы с Дэвидом должны сидеть дома и покорно ждать, когда ему вздумается почтить нас своим посещением? Этому не бывать. Я ни минуты не буду больше смотреть за этим домом. Отопление я уже отключила. Все, с Худ-хаусом покончено.