Завет, или Странник из Галилеи - Нино Риччи

К нашему удивлению, снег шел всю ночь. Ткань палаток провисала под его тяжестью, на земле лежал слой глубиной в локоть, а он и не думал таять, как все ожидали. Снегопад, казалось, разделил воздух плотной, непреодолимой стеной. Сейчас можно уже было идти в город, но наша стоянка как будто бы замерзла — никто не трогался с места. Чтобы двигаться, надо было копать траншеи в глубоком снегу. Наконец лагерь медленно пришел в движение. Мы вошли в город и начали медленно продвигаться в сторону храма. До нас доходили разговоры, что внутренний двор храма завален снегом, и целая армия левитов трудится, чтобы убрать его. В глубине лабиринта иерусалимских улиц становилось все оживленнее. Праздник брал свое. Лавки были закрыты, никто не работал, весь народ высыпал на улицы. Только лишь римская стража казалась совершенно безучастной ко всей этой суете. Забавно выглядели здоровяки-воины, совершенно неподвижно стоявшие в оцеплении, с целыми башнями снега на плечах: достоинство римлянина не позволяло им отряхиваться у всех на глазах. К вечеру снегопад перестал. Однако праздничное настроение тоже начинало развеиваться: дело было во всякого рода препятствиях и неприятностях, которые случались повсеместно. Так у Овечьих ворот, где торговали ягнятами для жертвоприношений, скопилось несколько тысяч людей, среди них был и мой сын Якоб. Из-за снега торговля шла очень медленно, и с наступлением ночи люди были близки к панике, так как многие так и не успели купить жертвенного ягненка. В толпе назревало серьезное волнение, но солдаты были наготове: они тут же выступили вперед, обнажив мечи и приготовив дубины, не замедлив пустить их в ход, и во время завязавшейся потасовки убили какого-то мужчину. Беспорядков было не миновать. Однако все знали, как скор и жесток нынешний прокуратор в расправе над непокорными, к тому же римская стража была стянута в явно устрашающем количестве. Никто на это раз не захотел получить кровавую баню вместо праздника; вспышка начавшегося было волнения прекратилась, и толпа мало-помалу рассеялась. Однако многие так и не смогли купить себе ягненка.

На следующий день римские войска были повсюду, на каждом углу; снег с улиц был вывезен, чтобы не мешать движению войск. Храм полностью находился в оцеплении, солдаты были вдоль стен, На внутреннем дворе, на колоннаде внутреннего двора; как говорили, была окружена даже крепость на северном склоне храмовой горы. Таким образом, если даже повстанцы спланировали бы совершить выступление, теперь эти мысли показались бы им полным безумием. К полудню в город прибыл прокуратор. В праздничные дни он лично присутствовал на улицах города, чтобы наблюдать, как поддерживается порядок. Его пронесли по городу, как великого царя: впереди бежали рабы, выстилая улицу красной материей, чтобы уличная грязь и вонь не оскверняла светлого взора прокуратора. Римляне пользовались любым поводом, чтобы показать, кто действительно хозяин в стране. Праздничное настроение прошлых дней превратилось в далекое воспоминание. Над нашей головой, казалось, занесли меч, все были скованы страхом: что, если вдруг беспорядки действительно начнутся? Резни тогда не избежать. К палаткам, которые мы покинули, также были стянуты войска. Снег растаял, в воздухе пахло сырой землей и навозом. Наша стоянка, окруженная войсками, напоминала не то тюрьму, не то охраняемый лепрозорий. Люди были измотаны дальним путешествием и холодом, они чувствовали себя подавленно. Тем не менее они все же надеялись встретить праздник и помолиться — иначе зачем было отправляться в столь долгий путь.

Власти, со своей стороны, тоже старались предупредить беспорядки, как могли. С согласия иерархов храма и с одобрения, конечно же, римского начальства было разрешено купить ягненка прямо в базилике храма, то есть получить его в обмен на посильное пожертвование в храмовую казну. Якоб собрался идти за ягненком, а я настояла на том, чтобы сопровождать его, так как не хотелось и на этот раз остаться ни с чем. Старательно прокладывая себе дорогу сквозь толпу, заполнявшую подходы к базилике, мы словно попали на рынок в разгар базарного дня. Пока мы ждали, когда до нас дойдет очередь, я случайно услышала разговор двух женщин, оживленно обсуждавших новость о том, что некий святой, творящий чудеса, прибыл в город. Женщины с явной издевкой в голосе пересказывали друг другу слухи о нем. «Ты слыхала, он может построить храм из снега?» — спрашивала одна. «Еще бы, — вторила ей другая, — он ведь оживил того мужчину, которого давеча убили римляне». Я поняла, что речь идет об Иешуа — именно с ним всегда были связаны из ряда вон выходящие события. Презрительные нотки, которые я уловила в их голосах, неожиданно очень разозлили меня, но еще больше напугали. Опять Иешуа делает все, чтобы к нему было привлечено как можно больше внимания. Даже если такое внимание было ни чем иным как желанием найти мишень для насмешек. Единственное, что меня порадовало: женщины не назвали ничьего имени, и Якоб не узнал, как высмеивают его брата.

Город был переполнен народом, и я надеялась, что мы с Иешуа скорее всего никогда не встретимся на улице. Я полностью погрузилась в хлопоты по подготовке к празднику. Мои сыновья Иуда и Иозес решили навестить родственников отца, живших в Нижнем городе. Когда мы проходили мимо ворот храма, нам навстречу попался человек очень странного вида. Он был в изношенной одежде, почти в лохмотьях, за ним следовала достаточно пестрая толпа, насчитывающая несколько десятков человек. Несмотря на то, что по улице практически нельзя было пройти из-за скопления народа, люди инстинктивно спешили посторониться, завидев столь необычного прохожего. Вид у него действительно был из ряда вон. Кожа да кости, босой, в каком-то рубище. Но в то же время в нем чувствовалось необыкновенное достоинство, как будто бы сам Царь царей пришел на эти улицы.

Я не сразу поняла, что это был Иешуа. Он очень изменился. Я стояла прямо у него на пути в растерянности, не зная, что делать. Мне было неловко отвернуться, но в то же время что-то мешало мне признаться, что он мой сын. Может, я стеснялась земляков, которые могли сейчас быть где-то поблизости: что они могли подумать о таком сыне?

И опять, как тогда возле Иордана, где мы видели Иешуа среди сторонников Иоанана, мой сын Иозес сказал:

— Он наш брат.

На сей раз я не стала его разубеждать. Мы стояли посреди улицы, а Иешуа подходил все ближе. Хотя толпа была очень плотная, он не мог не заметить нас.

Еще издали Иешуа узнал нас, он посмотрел мне прямо в глаза. Я ожидала, что он скорее всего поспешит пройти мимо, ничем не выдав себя, и избавит таким образом нас от естественной в такой ситуации неловкости. Однако, к моему удивлению, он направился прямо к нам. Приблизившись, он повернулся к следовавшим за ним и сказал:

— Это моя мать и мои братья.

Он говорил так, как будто мы постоянно были вместе и расстались всего на несколько дней. Затем подошел к своим братьям и обнял их. Взяв мою руку, он поднес ее к губам, чего не делал никогда прежде.

Я была поражена его поведением, но позднее, поразмыслив обо всем случившемся, я, кажется, поняла, что так он являл полное смирение и в то же время открытость и незащищенность. Он открыто продемонстрировал перед всеми то, что я так старательно пыталась скрыть в течение всей его жизни.