Дом яростных крыльев - Оливия Вильденштейн

— Куда ты так быстро скачешь, парень?

Парень? Я могла бы усмехнуться тому, что он, определенно, не очень хорошо разбирается в физиогномике, если бы не была так рада тому, что он принял меня за мальчика.

Боясь, что мой голос выдаст меня, я указываю на свои губы и шевелю ими, претворившись немой.

— Говори.

Этот эльф определенно не очень сообразительный.

Я качаю головой и снова указываю на свой рот.

— Кажись, он толкует, что не умеет говорить.

В отличие от своего напарника, эльф, который держит поводья Ропота, говорит с сильным ракоккинским акцентом.

— Немой, да?

Я радостно киваю, локоны, доходящие мне до плеч, разметались по моим щекам. Если бы я их остригла, я бы привлекла меньше внимания. А, может, и вообще никакого. Моё сердце сжимается при мысли о том, что мне придётся побрить голову. Что подумает обо мне Данте, если я стану лысой? Ему будет противно. Я не только буду выглядеть как человек, но я также буду выглядеть… неженственной. К счастью, внешность имеет для меня слишком большое значение.

Я прошу Бронвен вмешаться. Или Морргота. Кстати, а где он вообще?

Я смотрю мимо жестикулирующего эльфа, в надежде увидеть движение чёрных крыльев. Но потом понимаю, что если ворон покажется, дозорные тут же полетят к Сильвиусу, который наверняка положит конец моему собирательству воронов.

— И куда это едет полукровка верхом на лошади посреди ночи?

Я произношу одними губами: «Помогаю бабушке».

— Ради святого Котла, что он говорит?

Я делаю вид, что пишу.

— Кажись, он просит перо.

— Я похож на того, кто носит с собой перо и чернильницу?

Зеленоглазый эльф разводит руки в стороны, словно пытается продемонстрировать, что у него нет письменных принадлежностей.

А, может быть, он пытается продемонстрировать мне полую трубку, которая прикреплена к его поясу? Я слышала, что эльфы окунают свои дротики в яд, который может вырубить чистокровного фейри на несколько часов.

— Можем отвести его в хату прозорливицы. У неё должны быть чернила и перья.

— Единственное, что есть у этой карги это её дурацкие глаза и ещё более дурацкая голова, — бормочет другой. — Отведём его в гарнизон.

Какая же я глупая, как и мой план сойти за немую. Я почти ломаюсь и сообщаю им о том, что могу говорить, но так я только заработаю билет в один конец в бараки Тарелексо вместо Ракокки.

Я указываю на лес и говорю одними губами: «Надо идти. Спешу».

Я, не переставая, тереблю поводья своими потными пальцами, и держу пятки рядом с энергично покачивающимся телом коня. Если я хорошо пришпорю Ропота, он тронется с места, и эльф, который держит поводья, по инерции улетит в кусты. Они могут начать преследовать нас, но мой конь точно сможет от них оторваться, особенно под покровом ночи. А что потом?

Эльфы сообщат о непокорном мальчике на чёрном коне, и за мной погонится целый батальон фейри.

Я ругаю Бронвен за то, что она поставила меня в это положение. И почему она не позволила Антони поехать со мной? Если кто-то и мог бы вытащить меня из этой ситуации, так это находчивый капитан. Раз он работал против короны много лет, кто, как не он, знал бы что делать?

Проходит целая минута, и никто не приходит мне на помощь, ни Морргот, ни Антони, ни Бронвен.

Думай, Фэллон. Думай.

Я опускаю взгляд на трубку на поясе эльфа. И пока не успела струсить, я бросаю поводья и хватаю ничего не подозревающего эльфа, прижав обе его руки и крылья к телу.

Моя рука такая скользкая, что он почти выскальзывает из хватки, но я сжимаю его ещё сильнее, после чего хватаю его трубку и подношу её к своему рту. Мне требуется несколько попыток, чтобы схватить губами тростинку размером с зубочистку.

Пойманный эльф извивается и кричит, что заставляет его напарника отлететь от поводьев Ропота и устремиться вверх.

— Я никому не хочу причинить вред, — бормочу я с палкой во рту, — но мне надо ехать.

Ракоккинский акцент второго эльфа звучит в переплетённых ветвях у меня над головой.

— Парень может говорить.

— Не… — хрипит его пойманный друг. — Парень.

— Вы меня раскусили. А теперь, пожалуйста. Если вы обещаете не…

Я издаю шипение, когда извивающийся эльф вонзает зубы в мою плоть между большим и указательным пальцами, заставив мою руку резко разжаться.

Он взмывает вверх и освобождается.

— Лови её, идиот! Лови её!

Ропот подаётся назад, а затем вперёд. Я опускаю кровоточащую руку на его гриву, хватаюсь за неё, после чего поворачиваю шею и стреляю дротиком в сторону эльфов. Я молюсь, чтобы дротик поцарапали хотя бы одного из них, но мой снаряд проносится мимо.

Я пытаюсь снова выстрелить, но внутри оружия нет второго дротика. Ропот дёргается, и я решаю, что в него попал дротик, как вдруг слышу глухой свист рядом с моим ухом. Как? Как он понял, что ему надо сдвинуть своё тело, а, следовательно, и моё?

— Дай сюда! — рычит зеленоглазый эльф и перезаряжает трубку.

Я кидаю кусок дерева, который болтался между моих губ, в их сторону. В отличие от дротика, трубка попадает одному из моих преследователей прямо в голову. К несчастью, не тому, который держит метательное оружие.

— Нападение на королевских стражников будет дорого тебе стоить, скацца.

Когда его друг поднимается, потирая лоб, он кричит:

— Сообщите капитану Даргенто о…

Чёрный дым окутывает их тела, обрывая его на полуслове. Съеденная ранее полента подступает к горлу, когда я понимаю, что он обрывает не только его речь.

В полнейшем ужасе я смотрю на тела эльфов, разрезанные надвое и лежащие на скользкой земле, после чего моргаю и перевожу взгляд на дым, который принимает форму ворона. Я поднимаю дрожащую руку к своему рту.

Санто Калдрон, Морргот только что убил двух невинных эльфов.

— Что ты наделал? Что ты наделал? — восклицаю я в исступлении, и у меня сводит живот.

Что же это за монстр, соучастницей которого я стала?

Прежде чем я успеваю спрыгнуть с коня и убежать от ворона-убийцы, Ропот начинает бежать лёгким галопом. Я подумываю о том, чтобы броситься вниз, как вдруг меня накрывает видение, от которого у меня перехватывает дыхание.

Мои руки связаны за спиной, грудь вздымается от рыданий, а Сильвиус приставил стальное лезвие к горлу бабушки. И хотя небо окрашено в прозрачно-голубой цвет, вода в океане — чёрная, и на её поверхности плавают куски розовой змеиной плоти.

Меня возвращают в