Дальний приход - Николай Коняев

Тяжело вздохнув, перекрестилась Ольга Сергеевна.

И только тогда и увидела, что стоит она перед большой иконой Пресвятой Богородицы, которая особенно ей нравилась в церкви.

И вот так и стояла она и смотрела на Богородицу, а Богоматерь смотрела на нее…

Церковный плотник Володя рассказал, что в армии возил заместителя командира по политчасти.

— И вот ты не поверишь, — сказал он, глядя на меня своими нестерпимо-голубыми на загорелом лице глазами. — Но он всегда меня отпускал в церковь на праздники… А время тогда еще до перестройки было… Еще в СССР жили… Строго тогда нас насчет церкви держали…

1

Нет-нет, не сразу замполит льготу такую Володе дал.

Не раз и не два заводил беседу, пытаясь убедить, что Бога нет, но Володя не поддавался.

— Как же, товарищ капитан, мне в Бога не верить? — не выдержал однажды Володя и, расстегнув гимнастерку, вытащил помятую пулей ладанку. — Видите? Эта ладанка с образом Николая-чудотворца на отце была, когда в него на войне пуля летела… Получается, что Бог и спас моего отца на войне… Как же я в Него не буду верить?!

Вот после этого случая и стал политрук, когда возможность была, в церковь на службу Володю отпускать…

— И сколько раз ходил в город в церковь… — рассказывал Володя. — А ни разу ни один патруль документы не проверил, хотя я и не прятался от патруля…

И так он и служил, радуясь, что и среди замполитов бывают настоящие люди, и всегда молился в церкви, чтобы Господь привел политрука в церковь…

Но, видно, плохо молился…

Заболел политрук как раз, когда ему майора присвоили, и так заболел, что сразу болезнь его скрутила…

2

Володя навестил его в больнице.

Политрук умирал.

— Открой тумбочку, солдат… — попросил он.

Володя выдвинул ящик. Там лежали деньги.

— Возьми! — сказал политрук.

— Зачем?!

— Ты панихиду по мне закажи… — неожиданно попросил политрук.

Володя отвел глаза.

— Извините, товарищ майор… — сказал он. — Я не смогу это сделать.

— Почему?

— Нельзя некрещеных отпевать и панихиды по ним нельзя заказывать.

Политрук с трудом улыбнулся.

— А кто тебе сказал, солдат, что я некрещеный? — сказал он.

— Так вы же сами и говорили мне, когда я пришел к вам, что некрещеный…

— Так это, солдат, тогда я был некрещеный, когда тебя против Бога агитировал… — сказал политрук.

3

— Неделю всего он прожил после нашей встречи… — Володя вздохнул. — Мучился страшно, когда я навещал, смотреть на него больно было… Но вот умер, и я даже не сразу узнал его в гробу… Лицо разгладилось, стало неожиданно красивым и даже как-то помолодело…

Он помолчал немного, опустив свои нестерпимо голубые, на загорелом лице, глаза.

— Мне рассказали потом, что таким у него лицо уже после смерти стало… — сказал Володя. — Получается, что с таким вот помолодевшим лицом и предстал он перед Господом…

Володя перекрестился…

Перекрестился и я.

Лес, озеро, трава над водой — все здесь складывается в молитву, которую слышал отец Мефодий душой, когда оглядывался вокруг…

Но порою стлался над озерной водою туман, неразличимо заглатывая в себя Валаам, и редкое судно могло рискнуть тогда подойти к островам…

Как раз в такую погоду и раздался на островах телефонный звонок.

Звонила мать из Новосибирска.

— Беда у нас, сыночек… — сказала она. — С папой плохо.

С трудом Мефодий разобрал ее рассказ, что лег отец в больницу, думал подлечиться немного, но в больнице выяснилось, что у него рак горла и уже в той стадии, когда и оперировать поздно.

Чтобы лучше было слышно, отец Мефодий вышел на озерный берег, смотрел сейчас на клубящийся над озером туман, на выглядывающие из белесой пелены верхушки деревьев…

— Приезжай, Паша… — повторила мать. — Очень тебя отец ждет…

— Дай мне его… — попросил Мефодий. — Папа?

— С-с-с-ыночек… — только и разобрал он из звуков, заполнивших трубку.

Сдавило горло. Защекотало в носу.

— Я приеду, — стараясь не заплакать, проговорил Мефодий. — Ты… Ты только дождись меня, папа…

Тяжело выбираться с острова в туманы…

Тяжело и с билетами в середине августа…

Но все устроилось. Денег в монастыре на дорогу собрали, хотя и пришлось ехать поездом.

И все три дня пути молился Мефодий и думал об отце, вздыхая, что совсем неверующий он. Отец конструктором был, всю жизнь провел в итээровских компаниях и к церкви всегда относился с насмешкой. Когда Мефодий, бывший тогда еще Павлом, в монастырь уходил, поругались они. Отец кричал, что Павел не сын ему, и вот теперь получается, что все…

Отец встретил Мефодия на удивление тихо…

В доме было тепло, но все кутались — мертвым холодом несло из глубоко запавших отцовских глаз.

Глядя в эти заполненные страданием глаза, и понял Мефодий, что если что еще и держало отца на этой земле, то только страх, что там будет еще хуже.

Вчера навещали товарищи из КБ, и встреча эта не давала покоя отцу.

— А-а… — рассказывал он Мефодию, взяв его за руку. — А… Пришли…

Слова трудно выходили из отца, он пытался что-то рассказать, но ничего не получалось.

— Поговорил с товарищами! — подсказала мать, стоявшая рядом.

— Ага… И ни хрена! — отец сдавленно засмеялся.

Потом пришел врач, он долго мыл руки, наконец подсел к постели больного.

— Как себя чувствуете? — спросил он, пряча глаза.

— Хорошо… — заученно отвечал отец.

— Ну-ну… — сказал врач. — Я пропишу обезболивающее.

Он выписал рецепт и ушел.

Вечером Мефодий сидел с отцом и показывал ему фотографии Валаама.

Отец внимательно смотрел снимки…

Потом погладил сына по руке.

— Хороший монастырь! — вздохнул он. — Отпустили ко мне… Денег дали…

— Да что деньги?! — сказал Мефодий. — Давай, папа, лучше помолимся вместе…

— А… Не… Не умею…

— Ну ничего, ничего! Я молиться буду, а ты слушай… А лучше я кассету поставлю с нашими монастырскими молитвами! Ты только внимательно слушай…