Агония - Оксана Николаевна Сергеева

Я просто хочу сохранить то, что мы построили, потому что ты сейчас этого сделать не сможешь.

Я сижу в замешательстве, смотрю в его серые глаза, пытаюсь уложить в голове услышанное, но Вадим не дает мне зациклиться на одной мысли:

— Пойдем, — говорит он и тянет за руку, поднимая с дивана, — у меня для тебя есть подарок.

— Только не говори, что кольцо.

— Нет, не кольцо. Лифчик я могу без тебя купить, а кольцо нет. Боюсь, размер не угадаю.

— Что это? — Еще некоторое время назад я, горя нетерпением, со всех ног понеслась бы в спальню, но сейчас меня захватывает неловкость. Мне самой немного непонятная, но она есть. — Скажи, что это. А то я… боюсь.

— Ничего особенного… приятная мелочь.

«Приятная мелочь» ждет меня на кровати. И это совсем не мелочь. Это огромный плюшевый медведь, почти с меня ростом.

— Это он? Это для меня? — тупо переспрашиваю я, снова захлебываясь от детского восторга.

— Все девочки любят игрушки, а я, по-моему, тебе ничего такого не дарил.

— Любим, конечно. Особенно мишек. Особенно белых. Боже, какой большой… и такой мягкий… — прижимаю его к себе и обнимаюсь с ним, как с человеком.

— Чтобы тебе скучно не было, пока я на работе.

— О-о-о, с ним мне будет очень весело, — смеюсь и плачу одновременно. Не успеваю сдержать слезы, и это очень плохо.

— Киса, ну что это… ну не плачь… — Шамрай начинает меня успокаивать, а мне от этого еще хуже.

— Все хорошо, — с трудом выдавливаю из себя, пытаюсь глубоко вздохнуть, но жесткий обруч на груди мешает.

— Я хотел, чтобы ты радовалась, а не плакала. Я его сейчас выброшу…

— Нет, ты что! Мне он нравится… он на тебя похож…

— Угу, папка меня тоже Мишкой хотел назвать, слава богу, пронесло. Иди ко мне… — Шамрай забирает у меня игрушку, и я, уже ничего вокруг не видя от нахлынувших слез, вслепую обнимаю его за плечи.

— Хорошо, давай поплачем, — будто соглашается он и, приподнимая меня над полом, садится вместе со мной на кровать.

— Ты… не мне его купил, ты Еве его купил…

— Может быть. Смерть как хочу стать отцом.

— Я тебе сказала, что для этого нужно сделать.

— Я даже не хочу слушать этот бред. Все будет хорошо. Сейчас тебе плохо, завтра тебе плохо, послезавтра плохо… а потом ты успокоишься, и все снова будет хорошо.

— А если не будет?

— Будет. Ты же моя радость, ты делаешь меня счастливым. Все будет.

— Тебя счастливым делает то, что я не смогла тебе родить? Я даже не смогла родить… — Боль ломает грудную клетку, и я начинаю запинаться. — Я убила нашего ребенка…

— Не ты. Это был несчастный случай. Такой вот своеобразный несчастный случай. Чтобы я этого больше не слышал. Меня счастливым делает то, что у меня есть ты. Мне не нужна другая женщина. Ты обещала мне дочку, вот ты мне ее и родишь.

Глава 29

Мужчины могут переварить все в себе, так уж они устроены, а женщине обязательно надо свою боль выплакать. От души. Из души. Из самого нутра выплеснуть. Регина нуждалась в этом особенно, ибо, за исключением того раза перед абортом, больше и не плакала, боявшись давать волю слезам. Тогда от рыданий заложило уши, и она испугалась, что совсем оглохнет.

Сегодня кровь тоже ударила в голову, и кроме пульса в висках не различалось почти никаких звуков, но остановиться было невозможно, слишком много накопилось напряжения. Слишком часто гасила Чарушина в себе подобные порывы.

— Ты еще не оглох от моих воплей? — хрипло поинтересовалась она, наконец, успокоившись и притихнув.

— Тебе полегчало? — в ответ спросил Вадим.

— Ты не должен коверкать свою жизнь… следуя какому-то чувству долга… ты мне ничего не должен, — заикаясь, проговорила ему в шею.

— Не полегчало, — констатировал с усмешкой Шамрай, и еще четверть часа они сидели молча. Он гладил ее спину и время от времени целовал лицо, собирая губами последние слезы.

Выплакавшись, Регина совсем обессилила, стала мягкая, беспомощная и податливая. Вадим, не выпуская из рук, уложил ее на кровать и ласково погладил по голове.

— Послушай…

— Подожди, — остановив его, Чарушина тяжело завозилась, — чтобы тебя послушать, мне надо лечь на другую сторону, а то ни черта не слышу.

Так получилось, что Шамрай уложил ее на левый бок, поэтому, прижавшись к его плечу левой щекой, она плохо слышала его слова.

Вадим подождал, пока Регина устроится в удобном положении, и немного погодя снова заговорил:

— Я действую не из чувства долга, как ты говоришь, а исходя из самых эгоистичных интересов. Никогда еще моя жизнь не была такой… организованной, что ли… несмотря на все проблемы, что нам выпали… никогда еще я не чувствовал под ногами землю так твердо. Понимаешь? А все почему? Потому что у меня появилась моя Кисуля.

— Овчинка выделки не стоила, — с горечью сказала Регина. — Вот именно, Вадик. Столько всего было… И Рейманы со своими загонами, и эти тупоголовые друзья, которые встали на их сторону… и чуть с родителями ты в пух и прах не разругался… а в итоге… досталась тебе глухая Кисуля… и куча проблем к ней в довесок.

— Зато сейчас у меня с семьей полное взаимопонимание. Папуля доволен, мамуля тем более. Работаю на благо страны, не мотаюсь по командировкам и, как мамуля говорит, не шляюсь по проституткам. Но без тебя этого бы не было. Согласись. Это все случилось, потому что ты со мной.

Она слабо засмеялась:

— И не дружишь с Сонькой. Вадим, я не хочу ждать, пока надоем тебе. Не хочу сводить тебя с ума своими припадками… Я, наверное, ко всему привыкну, но потом… а сейчас мне очень трудно…

— Это пройдет, — заверил он.

— Я хочу, но не могу. Я слышу то, что ты говоришь, Вадим, понимаю… Но чувствую по-другому. Мне хочется это сломать в себе, но я не знаю как, — призналась с отчаянием.

Она и правда хотела. Пыталась оттолкнуть злободневность своего положения, чтобы пробиться к какой-то точке опоры, но бессильно барахталась, тонула, вязла и никак не могла познать ту самую суть, которая должна была вытолкнуть ее на поверхность.

Вадим приподнялся на локте и, перебирая пальцами ее волосы, некоторое время смотрел на нее молча. В глаза цвета моря, в которых сейчас читалась безумная тоска.

— Не отдаляйся от меня, не надо. И не молчи. Я этого не люблю. Обещаю, все нежности во время секса буду шептать только в левое ухо.

— Это значительно облегчит мое