Княжич Юра - Михаил Француз

Нет, не из-за того, что в одночасье стал из хики-камори таким уж страстным коллективистом и социолюбом — это, как раз, не так. Людей я, по-прежнему, не очень люблю. Просто, я посчитал этот порядок рациональным. Ну и это удобно, в конце-то концов. Ведь, если ему следовать, то можно приходить к школе минут на двадцать позже, чем я это сделал вчера, и, при этом, не застревать в очереди. А двадцать минут с утра — это много. В пять подняться или в пять двадцать — разница ощутимая.

Пришёл позже, но оказался, всё равно, одним из первых представителей класса возле КПП и нашего классного руководителя. На удивление, и против всех тех штампов и клише, которыми была набита современная писателю попаданческая литература, классный руководитель нашего десятого «А» класса был мужчиной, а не молодой миловидной «классной дамой» с выдающимися… внешними достоинствами. Звали его Сергеем Николаевичем Редькиным. Был он высок, но тощ и лысоват. Возраст, если судить по внешнему виду, имел «слегка за сорок». Смотрел и вёл себя он спокойно, говорил негромко, но вкрадчиво, слегка сутулился и выстраивал свою речь несколько преувеличенно правильно и грамотно. Хотя, это, пожалуй, ему простительно — он ведь у нас не только классный, но ещё и учитель «русского языка и литературы». Профдеформация — бывает.

В целом, отторжения или настороженности с каким бы то ни было неприятием он у меня не вызывал. Не появлялось желания находиться где угодно, лишь бы от него подальше. И это уже хорошо: ещё один кирпичик в комфорт моего пребывания в «Шизанутой Колонии Одиннадцать Лет Ада», как расшифровывали слово «школа» дети на рабочем месте меня-писателя. Я эту забавную аббревиатуру от дочери услышал — много и не очень весело думал потом.

Однако, нынче, ситуация, подобная вчерашней, не повторилась, да и не могла повториться — сегодня меня мои одноклассники и одноклассницы узнавали сразу. Подходили, вежливо здоровались. Но, с разговорами лишними не лезли. Не спешили навязывать своё общество — вежливые… Или осторожные — мало ли чего от настолько сильно изменившегося за лето Княжича ожидать можно. Может, он теперь кусается вообще, или бес повода на людей бросается? Может же такое быть? Может. Вот и нечего к нему лезть пока, лишний раз. Присмотреться надо, сперва, изучить, привыкнуть…

Кстати, пешком к школе пришёл только я один. Остальных всех привозили автомобили, разные по конструкции, разных моделей, разных цветов. Объединяло их то, что все они были тонированы в хлам, а подростки выходили с задних сидений через предупредительно открытую водителем дверь перед сиими чадами, что непринуждённо и наглядно демонстрировало окружающим социальный статус этих вот чад.

Исключением не стал даже класс-рук, Сергей Николаевич — он тоже прибыл на автомобиле. С той только разницей, что его колёсный транспорт выглядел несколько… не так вызывающе дорого, не был так сильно тонирован, и водителем являлся он сам. Но, статус это, всё равно, показывало не маленький — личный автомобильный транспорт, в этой Москве, напомню — редкость. «Простые смертные» тут всё больше общественным пользуются, благо с ним в городе проблем нет — он очень хорошо развит.

Если пользоваться этой логикой, то я, получается — нищеброд с улицы. Однако, что-то указывать на это обстоятельство, мне никто не спешил. Как и вопросов каких-либо задавать по этому поводу. Видимо, раньше я уже что-то и как-то «указывателям» на такие вопросы отвечал. Повторения не требовалось.

Но, в целом, проникновение на охраняемую территорию прошло быстро и без каких-либо сложностей. Когда подобралась моя очередь проходить контроль, дежурный спокойно и молча принял на хранение мой пистолет вместе с кобурой скрытого ношения, телефон и умные часы. Взамен браслету, я прямо тут же надел заранее подготовленные и принесённые часы. Дежурный дал на подпись журнал о приёме ценностей, закрыл и опечатал ящик, его помощник проверил металлоискателем наличие, точнее отсутствие у меня каких-либо ещё иных запрещённых предметов, да, собственно, и всё. Никаких вопросов, откуда у пятнадцатилетнего подростка боевой заряженный пистолет. Такая вот «обычная», «среднестатистическая» школа.

Зачем я его вообще с собой брал? Почему, дома в сейфе не оставил? Да, как бы это сказать… сыкотно как-то мне без него по улицам города ходить после всех уже ранее случившихся приключений. Неуютно. Голым себя без него чувствую. Да и непробиваемая «самурайская» логика, с её: «Меч однажды может спасти тебе жизнь — это достаточная причина, чтобы иметь его с собой всегда». У меня меча нет. Но есть пистолет.

КПП осталось позади. Начался первый мой учебный день в новом качестве в старой школе.

Первым уроком был «Расский язык». Вёл его Сергей Николаевич. И, каких-либо, сюрпризов этот урок не принёс. Ну, за исключением, пожалуй, того, что моя летняя домашняя работа была выполнена. Это вызвало некоторую оторопь даже у самого Сергея Николаевича, который уже успел занести ручку над моей фамилией в журнале, чтобы автоматически вписать напротив неё мой традиционный и уже никого не смущающий «кол». Видимо, наш классный тоже успел привыкнуть, что Долгорукий домашкой не заморачивается вообще никогда, предпочитая тратить своё время на более важные для него дела — на компьютерные игры. А тут — вот те, на те, получите: все одиннадцать письменных упражнений. Да ещё и выведенных достаточно аккуратным почерком…

А что? Я ж — писатель! А это значит, что мне нравится писать. И в это понятие входит не только придумывание сюжетных линий, диалогов и декораций. В это понятие входит и сам процесс выведения на чистом листе ровных строчек красивых букв. И он, процесс этот, доставляет мне буквально физическое удовольствие, близкое к тому, какое я испытывая, когда выполняю тренировочные комплексы Кунг-фу, и они у меня получаются. А компьютер, как «печатная машинка», имелся под рукой далеко не всегда. Помню, ещё те времена, когда записывал свои произведения в толстый «капральский» ежедневник, выменянный у «комода» на пачку халвы и сникерс, стоя ночью «на тумбочке», просто, чтобы не заснуть и не свалиться… А потом, помню, был у меня уже свой ежедневник, чуть большего формата, но такой же толстый. Только страницы в нём были разлинованы слишком широко, не под мой мелкий убористый почерк. И приходилось каждую строчку в нём делить ещё пополам, размечая и отчёркивая по маленькой железной линеечке, для которой в обложке была ножом прорезана и проковыряна специальная дырочка, в которую она и пряталась в