Болотное гнездо - Валерий Хайрюзов

– А тут ты ввязался и всю обедню им испортил. Ты видел глаза у Лангая? Он сегодня сигарет с травкой принес. Так что они могли тебе и вломить.

Раскрывая тайны Левкиной компании, Пыженко проводил Севку до железнодорожной линии. Дальше Севка поехал на велосипеде. И неожиданно до него донесся звук мотоциклетного мотора. Оглянувшись, Севка увидел, что со стороны двухэтажных деревянных бараков наперерез ему летит «Ява». За рулем был Левка, а сзади у него сидел Батон. Севка догадался, куда спешит Трухин со своим подручным, и что за этим должно последовать. Он понял: единственная надежда – велосипед и ноги. Герасимов развернул своего «стального коня» в сторону болота, надеясь, что там, среди кочек, «Ява» не пройдет. Но было уже поздно, Левка догнал его и передним колесом протаранил велик. Севка полетел кувырком. Оглушенный, он сделал попытку подняться и услышал далекий голос Трухина.

– От меня еще никто не уходил. Говоришь, Тарабыкин тебя научил? Он бы еще тебя бегать научил.

Севка почувствовал, что у него выворачивают карманы, выгребают все, что было в них. Краем глаза он увидел, как, оглядываясь по сторонам, из-за сарая к ним подходил Ваза Лангаев.

– А где остальные? – спросил Трухин.

– А я их в банк положил, – поднимаясь на ноги, съязвил Севка. – Хочу, как и ты, купить себе золотую медаль.

– Лучше закажи себе сосновый гроб, дворняга.

Несмотря на свое плачевное состояние, Севка был доволен, что сумел, хоть и словами, но укусить Трухина, что успел отдать часть денег Пыженко и что им достанется всего ничего. Но в это время к ним подошел Лангаев, нагнулся к Герасимову, достал сигарету, затем спросил: не желает ли Севка попробовать, как он сказал, курнуть. Севка отрицательно мотнул головой. Лангаев пустил дымное кольцо и подмигнул Трухину. Но Севку ударил не он, откуда-то сбоку коротким тычком его ударил Батон.

– Сильно умным стал, – пояснил он. – Смотри, а то сейчас вырвем тебе язык и в задницу запихаем. А если увидим, что ты подойдешь к Машке, пеняй на себя.

Нет, на этот раз Севка не расплакался, он провел пальцами по губам и увидел кровь. В школу он пришел с пустыми карманами. Выходило, что и домой вернется, как и всегда, с разбитыми губами. Это как бы подтверждало все то же грустное правило: ему, кроме синяков, ничего не полагалось. И даже к Гладковской запретили подходить! Выходило, что деньги были лишь поводом для расправы. Неужели Левка не смог простить ему Маши? Что не он, а Севка пришел ей на помощь? Но, скорее всего, не мог простить независимости. То, что потерял сам. И то, что вряд ли Маша простит сегодняшнюю игру ему, Левке Трухину.

В это время Батон решил наградить его прощальным пинком. Вообще-то Севка ждал, что такая концовка может последовать и, увернувшись от удара, рукой снизу вверх придал батоновой ноге по ходу дополнительное ускорение. Тот, не удержавшись, шмякнулся в грязь. Произошло все так неожиданно, и Батон, когда до него дошло, что это Севка уложил его на землю, заорал:

– Лева, бей его!

Но ударил его Лангаев. Коротким и жестким ударом в скулу. Севка успел развернуть голову, и хорошего удара не получилось. Дальше все пошло, как в замедленной съемке, на него со всех сторон полетели руки и ноги. Севка успевал только увертываться. И все же он пропускал удары: спасало то, что они мешали друг другу. После одного из таких ударов ему стало безразлично, сколько он сегодня принесет домой синяков. Что-то темное и обжигающее качнулось в нем и взорвалось. Но при этом он с некоторым удивлением отметил, что голова у него остается холодной и трезвой. Даже, пожалуй, еще трезвее, чем секунду назад, трезвее, чем при игре в карты.

«Да они же обкурились!» – мелькнуло у него.

Севка понимал, что и здесь главный противник не Левка, а Лангай. Остальные только мешали ему. И тогда он, сделав вид, что поплыл, на короткий миг подставился Вазе. Тот поверил и с правой нанес решающий удар в голову. Севка резко уклонился и, захватив лангаеву руку, боковым ударом ноги в голову, как учил Кузя, своим тяжелым, как кувалда, американским ботинком уложил Вазу на спину поперек своего покореженного мотоциклом велосипеда. Это был классный удар. Такого Севка и сам от себя не ожидал. Но, видит Бог, получилось. «Поймал успех, мгновенно развивай его, – учил Кузя. – Через секунду будет поздно». Он решил воспользоваться советом танкиста: с раздирающим криком, как когда-то в школе с тихой мелодии переходил ни рок-н-ролл, выставив вперед ногу, он развернулся и прыгнул на Трухина. У Трухина была хорошая реакция. Уклонившись от ноги, Левка отскочил в сторону и вдруг, развернувшись, бросился бежать. Севка сделал шаг к Левкиному напарнику, но на этот раз взрывную скорость продемонстрировал и Батон. В это время сзади своими металлическими частями загромыхал велосипед, и раздался шипящий голос Лангаева:

– Ну, ты сейчас, шакал, у меня умоешься!

Севка обернулся и увидел, что Лангай достал из кармана нож с выбрасывающимся лезвием.

– Ваза, тикай, Кузя идет!

Кто кричал, Севка так и не понял. Но увидел, что действительно от железнодорожной насыпи, прихрамывая, к ним спешил Огарков…

В девяносто четвертом в ночь под Новый год лейтенант Всеволод Герасимов в составе Майкопской бригады, командуя танковым взводом, выдвигался к центру Грозного. Вглядываясь через триплекс в темные, озаряемые пожарами улицы и дома незнакомого города, он почему-то вспоминал такой далекий школьный Новый год, Левку Трухина, Катю, Машу Гладковскую. Все они казались ему инопланетянами, непонятно почему и зачем посетившими его жизнь. О том, что они не приснились, а были, напоминал почти забытый ритм рок-н-ролла да навязчивые, как на заезженной пластинке, слова, которые перебрасывали для него мостик в прошлое: «Комбат любит танго, Ельцин любит джаз. Сегодня за наши жизни никто и ломаной копейки не даст…»

Колода была растасована, карты розданы. В этой игре нельзя было, как когда-то, сбросить карты и сказать: давайте без меня, я – пас. Оставалось только узнать, кому что выпало.

На город заходила огромная черная туча. Жалея, что не захватил с собой зонтик, я прикидывал, успею или нет добраться до театра, но трамвай не торопился, позванивая, он проезжал мимо древних, утопленных в землю деревянных домов, которым было далеко за сотню лет, должно быть они помнили Муравьева-Амурского и еще многое-многое другое. Я сошел у магазина на бывшей Заморской, а позже Амурской улице, глянул на Крестовоздвиженскую церковь, колокола которой приглашали на вечернюю службу, вспомнив, что в ней, перед экспедицией на Амур, которая завершилась открытием Татарского пролива, в середине позапрошлого века венчался будущий адмирал Невельской.

Напротив церкви, на месте стоявших когда-то Амурских ворот, был установлен камень в честь присоединения амурских земель к России. Помню, меня всегда охватывала досада; и это все, что оставил город себе в наследство из своего славного недавнего прошлого. Именно отсюда управлялись земли огромного Восточно-Сибирского края, куда входили и заморские территории: Аляска, Алеуты и Калифорния.