Болотное гнездо - Валерий Хайрюзов

Раньше, бывало, Севка дома резался с сестрами в «храп» целыми вечерами. Играли «на интерес»: кому идти в магазин или убирать со стола. Приходилось ему играть и на деньги, где выигрыш не превышал двадцати копеек, – так, на мороженое. Но чаще всего Севка наблюдал за игрой со стороны. Он помнил советы бывалого Тарабыкина. Тот учил, что счастье не любит, чтобы ты выявлял радость, когда оно тебя одаривает. Несчастье прилипчиво. Со страстью можно играть в футбол, баскетбол, но не в карты. И еще он советовал не играть на деньги со своими знакомыми.

– Лучший способ испортить отношения, – говорил бывалый картежник.

Еще Севка помнил слова Тарабыкина, что битая собака должна иметь хороший нюх и слух. Севка заметил, что каждый игрок, объявляя свою игру, делает это по-разному, со свойственными только ему интонациями. Но и они менялись в зависимости от тех карт, которые попадали в руки. Севка научился угадывать даже по одному выдоху, какие у кого карты. Как это происходило, он и сам не мог объяснить.

Здесь игру делал Лангаев. Всех остальных он просто дурил, прикидываясь, что играет с ними в одну силу. Проигрывая и доставляя банк, он специально поднимал ставку, чтобы завести Гладковскую. И она сама лезла в расставленные сети. Сначала она ссыпала себе в карман медь, потом пошло серебро, а вскоре уже захрустели бумажки.

Вот Лангаев в очередной раз выставил на кон три рубля, потом шесть, затем двенадцать рублей.

– Карты – не лошадь, к утру повезет, – притворно вздыхал Лангаев.

И верно, скоро сказка для Маши кончилась, ее посадили аж на двадцать четыре рубля. И сделал это не Лангаев, а Батон. Но вместе с ней сел и Трухин. Она выставила все, что у нее было. По тому, как Маша вздохнула, Севка понял: она жалеет, что влезла в эту историю, и что денег у нее больше нет. Но по условиям игры банк должен быть разыгран. И на этот раз у нее на руках оказалась никудышная карта. Трухин объявил «храп», и Севка почувствовал, что и у него неважная карта. Но, видимо, испугавшись столь большого банка, все, не желая испытывать судьбу, побросали карты. Поколебавшись немного, Лангаев объявил, что он вистует. Севка посоветовал Маше взять пятерку. В колоде оставалось восемь карт, и шансы разойтись с миром были велики.

– Если проигравший не в состоянии оплатить свой проигрыш, то тогда – «американка», – объявил вдруг Лангаев.

– Что это значит? – поинтересовалась Гладковская.

– Это значит, что проигравший выполняет любое требование выигравшего.

– Ничего себе, заявочка! – протянула Гладковская. – Может, вы попросите, чтобы я бросилась под поезд?

– Ну, зачем под поезд, – засмеялся Лангаев. – Пусть Анна Каренина бросается. Мы можем попробовать что-нибудь другое. Сядем в машину – и на озеро.

– Нет, я не согласна, – сказала Гладковская.

– Ну, тебя никто не неволил, сама пришла, – заявил Лангаев. – Проиграла – придется расплачиваться. Здесь не собес.

– Бери пятерку, – вновь шепнул Севка.

Он понял, что последними словами Лангаев, сам того не желая, подтвердил, что и у него слабенькая карта. Вот он и решил припугнуть.

– А ты бы сам взял? – запальчиво спросила она Севку.

– Я б сыграл, да монет нет, – ответил Севка.

– Бери пятерку, а я сбегаю домой и принесу, – неожиданно предложила Гладковская.

– Нет, пусть она сама, – запротестовал Лангаев.

– Я имею право оплатить и передать карты кому угодно, – дрогнувшим голосом сказала Маша.

– Да пусть передает, – неожиданно поддержал ее Трухин. – Ты же сам говорил: чем больше денег на кону, тем веселее игра. Кто садится, тот и платит. Загоним Герасима в кабалу. Чтоб неповадно было.

– Хорошо, пусть играет. Но условия те же, проигравшему – «американка».

Раньше Севка ни за что бы не ввязался в игру на деньги с чужими. Одно дело, ни за что не отвечая, советовать со стороны, другое дело – играть самому. Но он видел растерянное и расстроенное лицо Гладковской и слышал, будто внутренний голос, который подсказывал: не робей, у тебя есть шанс. И он, забыв советы Тарабыкина, решился. Ему сдали пять карт. Среди них оказалось три старших козыря, и он посадил Лангаева и Трухина. Банк поднялся до тридцати шести рублей. Севка глянул свои карты и только хотел сказать, что «храпит», как его опередил Трухин.

– «Храп»! – с натугой выдохнул он.

«На чем же он «храпит?» – подумал Севка и сказал «вист». Следом «вист» объявил Лангаев. И вдвоем они посадили Трухина.

«Да Левка просто арап, – подумал Севка. – Вид денег отшибает ему мозги». Тарабыкин говорил, что поначалу почти всегда тебя не принимают всерьез. Некоторое время можно поиграть, не высовываясь и не зарываясь, спокойно и осторожно. Но он вступил в игру, когда первоначальная осторожность была забыта, на банке была сумасшедшая сумма. Все считали, что Герасимов «на дурака» сорвал банк. Он понял, что с этой секунды Лангаев будет играть всерьез.

«Хорошо, если я что-то вижу и просчитываю, то и они просчитывают меня. Значит, надо вести себя так, как того они хотят: разыгрывать простака, впервые взявшего в руки карты. Надо как-то выпутываться», – мелькало у него в голове.

– Может, хватит? – сказал он, когда Трухин выгреб из кармана последние деньги.

– Нет, раздавай! – скомандовал Лангаев.

Банк был прежним – тридцать шесть рублей. У Севки в кармане оказалось аж двадцать четыре рубля, но он знал, что в случае неудачи не сможет выставить банк. Видимо, на это и рассчитывал Лангаев. И тогда Севка решил, что можно будет потянуть игру, пасуя. Лишь бы потом не набили морду. Это уже была не игра, а черт знает что! Батон быстро раздал карты, и Севка, увидев лишнее движение при раздаче, догадался, что он подтасовал Лангаеву. Но первым, заглянув себе в карты и не дождавшись других, закричал Трухин.

– «Храп», и не меняю!

– А я объявляю «вист», – вкрадчивым голосом ответил Лангаев.

Севка понял, что у того и другого действительно хорошие карты. Это поняли и остальные, пасуя один за другим. «Пусть дерутся и делят банк, – подумал Севка, – а я скажу “пас”». Он поднял свои карты и увидел мелочь – четыре семерки. Он не поверил своим глазам и, когда все подтвердилось, молча положил карты на стол. По условиям игры весь банк был его. Кроме того, Лангаев с Трухиным должны были выставить больше ста рублей. Лангаев недоуменно посмотрел на Севкины карты и холодно проговорил:

– Ты подтасовал!

– Я не прикасался к колоде, – сказал Севка. – Вон они могут подтвердить.

– Подтасовал, подтасовал, я видел! – вслед за ним закричал Трухин. – Кто тебя научил так играть?

«Да вы сами и научили, – поглядев на Трухина, подумал Севка. – Со лба синяки не сходили».

– Деньги на кон! – неожиданно сказала Гладковская. – Вот так-то! – Она хлопнула ладошками. – Кстати, вы спрашиваете, кто его научил? Его сам Тарабыкин учил играть!