Болотное гнездо - Валерий Хайрюзов

– Посмотри, а вон наши! – неожиданно воскликнула Маша.

Севка проследил за ее рукой и действительно за протокой увидел белую машину, рядом с нею Левкин мотоцикл. Их тоже заметили, показывая на надвигающуюся грозу, стали махать руками, чтобы побыстрее спускались. Уже у подножия их встретил ветер, он ударил в лицо горячим песком и, ускакав выше, начал заметать на склоне ямки от их следов. Когда они подбежали к шивере, налетел дождь, вода пошла рябью, затем вскипела, пошел шум, точно кто-то наверху в облаках развязал огромный мешок с горохом. Платье на Маше вмиг стало мокрым и липким.

– Давай быстро на ту сторону, – скомандовал Севка. – Не думал, что именно здесь гроза устроит нам засаду.

Когда они добрались до середины протоки, прямо над головой, сверкнув, летучей мышью пролетела черная молния. Следом за ней бабахнул гром. Прикрыв пакетом голову, Маша присела на корточки.

– Маша-растеряша, давай к нам! – выглядывая из машины, кричала Кобелева. – Ваза нас отвезет домой.

Маша вопросительно посмотрела на Севку, но он махнул ей рукой: чего раздумывать, надо скорее бежать к берегу, садиться в машину и ехать. Она так и поступила.

Через несколько секунд Севка остался один на берегу. Он посмотрел на кипящую воду, на низкие облака и сквозь ливень тихонько покатил велосипед в сторону своей Амазонии. Почему-то ему была неприятна Машина радость, когда она увидела одноклассников. Для нее они были своими, а для него, Севки, совсем не нашими. Почему-то он вспомнил, как Ольга Тарабыкина называла Гладковскую инопланетянкой. Что ж, она была недалека от истины. Прилетела из какого-то своего мира, приземлилась у них в классе, побывала у него на острове, взяла пробу и собирается улететь обратно. Говорит, что все здесь, в Барабинском предместье, живут не так. И Тарабыкина говорила то же самое. А кто знает, как надо? Левка знает? Или, быть может, Любовь Ароновна? Вот Ваза, наверное, знает. Вон как все вокруг него крутятся.

С Машей он встретился на другой день в школьном саду сразу же после стычки с Трухиным в спортзале.

Утром Кузя, пообещав заплатить за работу, предложил им с Пыженко напилить дрова для кочегарки. Бревна они пилили до обеда, потом Пыженко куда-то исчез. Разыскивая его, Герасимов зашел в спортзал. Там и произошла стычка с Трухиным из-за мяча. Севка не захотел при всех драться с ним, решил дождаться в школьном саду: обычно там после тренировки Левка играл со своими приятелями в карты. Неожиданно его внимание привлекли странные, похожие на журавлиное курлыканье звуки. Севка решил посмотреть, что за птица приземлилась в школьном саду. Раздвинув кусты, увидел Борьку Пыженко – тот сидел на скамейке и давился слезами. Рядом с ним стояла Маша и что-то тихо говорила ему. Тот дернулся, затем сунул руку в карман, достал мелочь, пересчитал и, поколебавшись немного, шмыгнул в кусты. Севка прислушался: там уже вовсю играли в карты.

Не прошло и минуты, как вновь зашуршали кусты. Распугав воробьев, показался уже не плачущий, а взвизгивающий по-щенячьи Пыженко. Маша начала успокаивать его. Борька вновь стал усиленно тереть глаза. Гладковская вынула руку из кармана и протянула ему пять рублей. Тот молча глянул и отрицательно качнул головой.

– Бери, – быстрым шепотом сказала она, – ты обязательно отыграешься.

Пыженко подумал немного, взял. Гладковская не пошла за ним, а, увидев Севку, направилась к нему.

– Они там все играют на одну руку, – пожаловалась она. – Борьку бабушка в магазин отправила, а он ввязался в эту дурацкую игру. Говорит, надо отдать долг чести. Ввязался и все проиграл. Представляю, что ему дома скажут. И мухлюют вовсю. Особенно этот Лангаев.

– Скорее всего, – вяло согласился Севка, поглядывая на ее заграничные, с фирменным трилистником, спортивные тапочки. – Но, как говорит Тарабыка, цыгана били не за то, что играл, а за то, что отыгрывался.

– А кто такой Тарабыка? – заинтересовалась Гладковская. – Уж не родня ли нашей Оли?

– Нет, это один мой знакомый. – Севка решил не выдавать соседку. – Я тебе про него говорил, он меня «Крестного отца» научил играть. Он бы их всех в два счета обставил.

– Не «крестного», а мелодию из «Крестного отца», – поправила его Гладковская. – Твой Тарабыка с Лангаевым бы не справился. Тот мухлюет как настоящий шулер.

Севка иронично улыбнулся. Обыграть Тарабыкина? Ну, это уж слишком.

Он с некоторым интересом поглядывал на Машу. Она вела себя так, будто похода на остров как бы и не было. Точно та страшная молния оглушила и сделала Гладковскую другой, как и прежде, далекой и недоступной. Что ж, не было, так не было, он переживет и это. Главное, он-то помнит. Возможно, что-то хорошее осталось и у нее.

Минут через десять Пыженко вновь выполз из кустов. На него было больно смотреть. Гладковская покачала головой, вздохнув, достала из кармана рубль. Тот, всхлипывая, отвернулся.

– Ну и сиди тут, а я пойду и покажу им! – сказала Гладковская и решительно двинулась сквозь дыру в кустах на глухие шлепки карт.

Помявшись немного, Севка пошел следом: ему хотелось посмотреть, чем закончится дело.

На сдвинутых лавках, кроме Лангаева, Севка увидел почти всю барабинскую шпану: Малафеева, Пузыря, Тимура. И совсем неожиданно для себя – Батона и Трухина. Эти пришли сюда после тренировки.

Появление Маши было встречено одобрительными возгласами. На Севку, как обычно, ноль внимания. Впрочем, не все. Трухин мельком посмотрел на него, потом на Гладковскую.

– Милости прошу к нашему шалашу, – сказал Батон, освобождая для нее место. – Ты как, поболеть за Пыжа?

– Нет, я буду за него играть, – с некоторым вызовом ответила Маша.

– Вот это по-нашему! – засмеялся Лангаев. – Риск – благородное дело. – И, тасуя карты, поглядывая на Машу, шутливо пропел: – «Кто здесь не бывал, тот не рисковал, тот сам себя не испытал, и жизнь свою он прожил так себе».

Играли в «храп». Ставка была небольшой, по две копейки. Гладковской разменяли три рубля, и Лангаев начал сдавать карты. С виду вроде каждый играл сам за себя, но, приглядевшись, Севка понял: Батон играет на Трухина, а Пузырь и Тимур – на Лангаева. С приходом Гладковской началась игра в одни ворота. То, что она была девчонкой, здесь, при игре на деньги, не имело значения.

Севка хорошо знал эту игру, его научил Тарабыкин. «Храп» считался у него простейшим занятием. Правила были такими. Каждый играющий делал ставку, ему сдавались четыре карты. «Храпящий» должен был взять две взятки, «вистующий» – одну. Если случался недобор, то «храпящий» в следующей партии ставил двойной банк, «вистующий» ограничивался одним. Если кто-то шел «втемную», то риск для «храпящего» утраивался. Если у кого-то не оказывалось на руках козырей, он мог взять из колоды пять карт и шел с правом первого хода как «вистующий». Неубиенным «храпом» считалось, когда на руках у одного оказывались козырный туз и король. Тут игрок мог чувствовать себя полным хозяином положения. Но был еще особый случай, когда и его можно было посадить в лужу. Это когда у игрока на руках оказывались четыре одинаковые карты: все десятки или все дамы. Тогда весь банк без игры переходил к нему в руки.