Крошка Доррит. Книга вторая - «Богатство» - Чарльз Диккенс

— Вы спрашивали о том, могу ли я объяснитьсебе исчезновение этого человека, — холодно напомнила миссис Кленнэм, — а не отом, могу ли я объяснить это вам. Вам я ничего объяснять не собираюсь, сэр.Было бы так же неуместно с моей стороны предлагать объяснения, как с вашей —требовать их.

Мистер Доррит слегка поклонился, как бы просяизвинения. Затем он отступил на шаг, намереваясь сказать, что не имеет большевопросов, и тут ему бросилась в глаза ее поза угрюмого ожидания и мрачнаясосредоточенность, с которой она рассматривала одну точку на полу; то жесосредоточенное ожидание было написано на лице у мистера Флинтвинча, которыйстоял поодаль и тоже смотрел в пол, поскребывая правой рукой подбородок.

Вдруг миссис Эффери (старуха с передником,конечно, была она) выронила из рук подсвечник и громко вскрикнула:

— Опять! Господи боже, опять! Вот, Иеремия!Слышишь!

Если и донесся в эту минуту какой-то звук, онбыл таким тихим, что лишь привычно настороженное ухо миссис Эффери моглоуловить его; однако и мистеру Дорриту почудилось что-то похожее на шуршаньесухой листвы. Страх миссис Эффери на несколько мгновений как бы передалсяостальным, и они все трое замерли, прислушиваясь.

Мистер Флинтвинч опомнился первым.

— Эффери, старуха, — сказал он, подступая кней со сжатыми кулаками и весь дрожа, так ему не терпелось хорошенько еевстряхнуть, — ты опять за свое. Того и гляди начнешь расхаживать во сне иповторять все свои старые штуки. Придется, видно, тебя полечить. Вот я провожуджентльмена и тогда займусь твоим лечением, голубушка, всерьез займусь!

Эта перспектива ничуть не воодушевила миссисЭффери; но Иеремия не стал распространяться о своих целительных средствах, авзял другую свечу со столика миссис Кленнэм и сказал:

— Прикажете посветить вам, сэр?

Мистеру Дорриту оставалось толькопоблагодарить и удалиться, что он и сделал. Мистер Флинтвинч, не теряя минуты,захлопнул за ним дверь и запер ее на все замки. В воротах мистер Доррит сновастолкнулся с двумя давешними прохожими, которые тотчас же разошлись в разныестороны. Кабриолет дожидался его на улице; он сел и уехал.

По дороге возница рассказал, что эти двоеподходили к нему в отсутствие седока и заставили назвать свое имя, номеркабриолета и адрес, а также сказать, где он посадил мистера Доррита, в которомчасу был вызван со стоянки и каким путем ехал. Это известие еще усугубилотревожное чувство, не покидавшее мистера Доррита, когда он думал о приключенияхминувшего вечера, сидя в кресле у камина, и поздней, уже лежа в постели. Всюночь он бродил по мрачному дому, видел две фигуры, застывшие в угрюмоможидании, слышал крик старухи в переднике, напуганной неведомым шумом, инаходил труп Бландуа то зарытым в погребе, то замурованным в стене.

Есть свои заботы у богатых и знатных. Едвамистер Доррит тронулся в обратный путь, как утешавшая его мысль, что он так ине назвал себя Кленнэму и Ко и не упомянул о своем знакомстве с навязчивымгосподином, носившим ту же фамилию, была вытеснена мучительными колебаниями:ехать ли мимо Маршалси или выбрать кружную дорогу, чтобы не видеть знакомыхстен. В конце концов он склонился к последнему решению и немало удивил возницу,сердито раскричавшись, когда тот направился было к Лондонскому мосту, с темчтобы потом проехать по мосту Ватерлоо — путь, который привел бы их чуть не ксамым воротам тюрьмы. Но ему пришлось выдержать борьбу с самим собой, и покакой-то причине — а может быть, и вовсе без причины — его томило глухоенедовольство. Весь следующий день ему было не по себе, и даже за обедом уМердла он то и дело возвращался к своим вчерашним раздумьям, чудовищнонеуместным в избранном обществе, которое его окружало. Его бросало в жар отодной догадки, что подумал бы мажордом, если бы тяжелый взгляд упомянутойважной особы мог проникнуть в эти раздумья.

Прощальный банкет был неслыханно великолепен ипослужил достойным апофеозом пребывания мистера Доррита в Лондоне. Фанниблистала молодостью и красотой, и при этом держалась так уверенно и свободно,как будто была замужем лет двадцать. Он чувствовал, что со спокойной душойможет оставить ее одну на путях светской славы (не отказываясь, впрочем, отсвоего отеческого покровительства), и только жалел, что другая его дочь нетакова — хотя и отдавал должное скромным достоинствам своей любимицы.

— Душа моя. — сказал он Фанни, прощаясь, — мыждем, что ты — кха — поддержишь достоинство семьи, и — кхм — всегда сумеешьвнушать должное почтение к ней. Надеюсь, ты оправдаешь наши ожидания.

— Разумеется, папа, — отвечала Фанни. — Можетеположиться на меня. Передайте мой самый горячий привет милочке Эми и скажите,что я ей на днях напишу.

— Не нужно ли передать привет — кха — ещекому-нибудь? — осторожно намекнул мистер Доррит.

— Нет, благодарю вас, — сказала Фанни, передкоторой сразу выросла фигура миссис Дженерал. — Очень любезно с вашей стороны,папа, но вы уж меня извините. Никому больше ничего передавать не требуется — вовсяком случае, ничего такого, что вам было бы приятно передать.

Прощальный разговор отца с дочерью происходилв одной из гостиных, где, кроме них, не было никого, если не считать мистераСпарклера, покорно ожидавшего своей очереди пожать отъезжающему руку. Когдамистер Спарклер был допущен к этой заключительной церемонии, в гостинуюпроскользнул мистер Мердл, у которого рукава болтались точно пустые, так чтоможно было принять его за близнеца знаменитой мисс Биффин, — и выразил твердоенамерение проводить мистера Доррита вниз. Все протесты последнего оказалисьнапрасны, и он спустился с лестницы под почетным эскортом величайшего из людейнашего времени, чья любезность и внимание сделали эти две недели положительнонезабываемыми для него (все это мистер Доррит высказал мистеру Мердлу припоследнем рукопожатии). На том они простились; и мистер Доррит сел в карету,преисполненный гордости и отнюдь не недовольный тем обстоятельством, чтокурьер, который в это время тоже прощался, только этажом ниже, мог наблюдатьего великолепные проводы.

Впечатление от этих проводов не изгладилось завсю дорогу до отеля. Выйдя из кареты с помощью курьера и полудюжины слуг,мистер Доррит неспешно и величаво направился к лестнице, и — обмер. ДжонЧивери, во всей парадной амуниции, с цилиндром под мышкой, с пачкой сигар водной руке и тросточкой с костяным набалдашником в другой, застенчиво улыбалсяему из угла.

— Вот джентльмен, которого вы спрашивали,молодой человек, — сказал швейцар. — Сэр, этот молодой человек непременно хотелвас дождаться, уверяя, что вы будете ему рады.