Любить Пабло, ненавидеть Эскобара - Вирхиния Вальехо

Возможно, чтобы не думать о своих детях, Пабло меняет тему и решает поведать мне о боли, которую он почувствовал, потеряв Ивана Марино Оспину. Рассказав, что армия убила его в Кали, в доме, принадлежащем Хильберто Родригесу. Заключенный под стражу глава картеля Кали оплакал его смерть.

– Твой друг и союзник по захвату погиб в доме Хильберто?

Когда я узнаю, что основатель «MAS» и боссы обоих картелей скорбят по командиру партизанской группы, думаю, единственное, чего мне не хватает в Колумбии – увидеть обнявшихся Хулио Марио Санто Доминго и Карлоса Ардилу Лулле, оплакивающих Тирофихо, погибшего после бутылки «рефахо»! (Смесь 50 % пива «Bavaria» и 50 % газировки «Postobón»).

Пабло спрашивает, почему со мной расторгли даже контракты на рекламу. Я объясняю: согласно Фабио Кастильо, журналисту журнала «El Espectador», «Пабло Эскобар подарил мне фабрику колготок «Di Lido» и телестудию, чтобы я могла, не выходя из дома, записывать свои программы». Семья Каплан почувствовала себя оскорбленной и расторгла контракты, аргументируя это тем, что знаменитость из СМИ выходила им очень дорого. Они заменили меня моделью, товары перестали покупать, и марка обанкротилась. Я добавляю: практически все журналисты в стране знают: в моей квартире не поместилась бы телестудия, но никто из них не выступил в защиту правды. И, хотя все мои коллеги в курсе, что меня никогда не били, и у меня идеальная кожа, женщины, годами плетущие интриги в надежде убрать меня с телевидения, прежде всего кузина Сантофимио и ее дочь, невестка экс-президента Альфонсо Лопеса, твердят всем, кто к ним прислушивается, что, после того как я с помощью кучи пластических операций восстановила жутко изуродованное лицо, я ушла из СМИ, чтобы стать содержанкой Пабло Эскобара.

– Они похожи на сводных сестер «Золушки»… El Espectador и Фабио Кастильо подло инициировали твой уход с работы. Мне уже рассказали, что медийные воротилы сговорились сделать с тобой то, на что бы не осмелились, когда мы были вместе. Полковник полиции, который сдал управлению по борьбе с наркотиками лаборатории в Яри, – тот же человек, что передал этому несчастному журналисту кучу информации для книги, полной лжи. Но я ими займусь, любимая, «сядь на пороге дома, чтобы увидеть, как несут труп твоего врага». Твои враги – прежде всего мои.

Я встаю со стула и сажусь на кровать в ногах у Пабло, вспоминая китайские пословицы: «Удар, который не ломает тебе спину, выпрямляет ее» и «То, что происходит сейчас – самое лучшее». Добавляю: если он покончит с экстрадицией, то должен пообещать распланировать полвека своей будущей жизни и перестать так остро реагировать на новости в СМИ. Я настаиваю: мы оба не судьи, не палачи и не боги. Привожу сотню аргументов и уверяю: вдали от этих развращенных людей я сейчас так несказанно счастлива, что не скучаю ни по славе, ни по общественной жизни, ни по карьере телеведущей.

Эскобар слушает меня молча, вперясь в глаза, губы, исследуя каждую черточку, каждое выражение, со взглядом знатока, который он приберег для остальных и редко использует при разговоре со мной. Затем, властным тоном, который придает ему уверенности в том, что он знает меня лучше всех, Пабло утверждает: я обманываю сама себя, убежав на остров, прячась от причиненной мне боли в объятиях Рафаэля, чтобы постараться забыть наше прошлое. Пабло задумчиво гладит меня по щеке, добавляя: «Странно, у тебя такая чистая душа. Моя, например, чернее угля, а за все эти годы, проведенные бок о бок, ты не запятнала свою». Вдруг он вскакивает, целует меня в лоб, благодарит, что заехала в Медельин и привезла ему доказательства тяжких преступлений. Перед тем как попрощаться, он заставляет меня пообещать, что каждый раз, меняя номер телефона, я буду сообщать ему об этом. Он хочет, чтобы я была рядом, когда потребуется, не исчезнув из его жизни насовсем, как и он, всегда очень близкий и надежный.

– Обещаю, но только до тех пор, пока снова не выйду замуж. Ты должен понимать: с этого момента мы с тобой уже больше не сможем общаться.

Из Медельина я уезжаю уже почти успокоившись. Теперь я уверена: если экстрадицию отменят, Пабло сможет начать восстанавливать свою жизнь на основе великодушия и убеждений, присущих мужчине, в которого я влюбилась почти четыре года назад. Летя в Картахену, я молюсь о душах женщин, подвергшихся пыткам, чтобы они поняли, почему я молчу. Не знаю, кому я могла бы поведать о преступлениях глупого человечества, совершенных убийцами и ворами на службе государства. Знаю, если бы я заговорила об ужасах, подтвержденных Пабло, пресса, связанная с органами власти, потребовала бы бросить меня в тюрьму за соучастие бог знает в чем, – возможно, это удовлетворило бы жажду мести страны, где трусы обычно охотятся на женщин, когда им не хватает храбрости противостоять таким мужчинам, как Эскобар.

Чтобы постараться стереть из памяти картины жутких пыток и кошмарных сцен, к которым даже Пабло в день с «береттой» не смог меня подготовить, я ныряю в морские воды и пытаюсь доплыть до Сан-Мартин де Пахаралес – большого острова, сохранившегося нетронутым благодаря фонду семьи Эчаваррия, которая купила его, но не застраивала.

Это примерно шесть морских миль туда и столько же обратно. Шесть часов вплавь, если на море штиль. Я не поделилась с Рафой своими планами, потому что плохо плаваю кролем. Решила: чтобы научиться, в следующее путешествие в Боготу сделаю себе операцию на глаза и смогу обойтись без контактных линз.

В первый раз я достигла цели благодаря ластам, маске и дыхательной трубке, с помощью которых можно двигаться вперед, не прилагая особых усилий, плыть, без необходимости вытаскивать лицо из воды, чтобы вдохнуть. Я поздравляю себя, ликуя и бешено размахивая руками. Из дома я вышла в семь утра, поскольку на островах жизнь начинается сразу после рассвета, а приплыла в десять. Во время своего одиночного заплыва я не встретила акул или больших животных. Прихожу к выводу: во всем виновата рыбная ловля с динамитом и моторы туристических лодок, разрушающие коралловый риф. Это – единственная реальная угроза на маленьком архипелаге. Отдохнув пару минут на пустынном пляже, который туристы наводняют только по воскресеньям, я собираюсь обратно, уже гораздо увереннее, и добираюсь до Сан-Мартина к часу, как раз во время обеда. Когда Рафа спрашивает, почему я такая довольная, я не рассказываю правду. Знаю, его бы хватил удар. Предпочитаю сказать, что пока перестану плавать, чтобы начать писать в заброшенном сарае на необитаемом островке, что в нескольких метрах от нас. Объясняю Рафе: в двояком положении человека, которому закрыта дорога в СМИ, и в будущем – слепого, я всегда мечтала, чтобы мои коллеги по студии записывали книги на аудио, когда останутся без работы. Тогда слепые смогли бы слушать их чудесные голоса. Рафа отвечает: людям, которым лень читать, они бы тоже сильно понравились. Но он хочет слушать истории, которые я рассказывыаю.

– И о чем ты собираешься писать, кошечка?

Я говорю: истории о мафиози, типа «Крестного отца», об охотниках и рыбаках, как персонажи Хемингуэя.

– Вау! Про акул и животных, это чудесно! Но не вздумай писать о выродках мафиози, которые губят нашу страну! Такого наркоторговца видно сразу, даже если на нем надет один халат: его самодовольное поведение… походка… манера заглядываться на женщин… есть… говорить – все! Они омерзительные и грязные, а также способны заказать тебя. Тогда я останусь без моей прекрасной кошечки!