Апокриф. Давид из Назарета - Рене Манзор

– Да, он говорил со мной. Но, раз вы отказываетесь услышать его послание, я понесу его сам по всему свету. Потому что я не тринадцатый его апостол, а первый.

Крепость Гаризим, Самария

Тюремщик снял с крюка под потолком мерцавшую масляную лампу и раздул в ней огонь. Варавва спустился в сопровождении двух зелотов в самое чрево крепости Гаризим. Охранник провел посетителей по длинному коридору, отомкнул створку тяжелой двери, обитой железом, за которой находилась единственная камера в крепости с пленниками, и пропустил посетителей вперед.

При свете лампы можно было различить две фигуры, свернувшиеся клубочком в углу камеры. Они прикрыли глаза руками, защищая их от света, отчего послышался звон цепей, которыми их руки были прикованы к стене камеры.

– Вот тебе шпионы, Варавва, – сказал охранник, зажигая факел. – Если понадобится, чтобы они заговорили, здесь, под рукой, есть все необходимое для этого.

Зелот, согнувшись, подошел к пленникам. Его мощная фигура в камере с низким потолком казалась просто гигантской.

– Здесь пахнет римлянином, – заметил он, наклоняя факел.

Он мрачно посмотрел на всматривавшегося в него Лонгина, пытаясь узнать в чертах старого воина человека, который до сих пор являлся ему в кошмарах.

– Мы схватили их на горном плато, – сообщил начальник дозора, замешкавшись у входа, – когда они изучали наши позиции.

– Мы ничего не изучали! – не выдержал Давид. – Сколько тебе раз нужно повторять? Мы не шпионы, а подкрепление!

Варавва разразился хохотом и склонился над юношей.

– Это ты-то – подкрепление, ты, получеловек? – насмешливо произнес он.

– Большим людям можно точно так же пустить кровь, как и маленьким, – ответил Давид.

Варавва только милостиво улыбнулся, внимательно рассматривая его. Что-то в этом мальчишке показалось ему знакомым.

– Как твое имя, мальчик?

– Давид. – Выдержав паузу, он добавил: – Из Назарета. И я не «мальчик».

Варавва был так потрясен, что онемел. Неужели же это?.. Взгляд этого мальчика напоминал ему… другой взгляд, который он не мог забыть. Ему потребовалось некоторое время, чтобы голос снова вернулся к нему, и тогда он спросил:

– Так ты – сын Иешуа из Назарета, да?

– Которого римляне распяли вместо тебя. Моим дядей был Шимон бен Иосиф, такой же зелот, как и ты. Я был его учеником, и он познакомил меня с вашим миропониманием и вашими боевыми искусствами. Вот почему я считаю, что мое место здесь.

– Твое-то, может быть, и здесь, а вот его… Он тоже «подкрепление» или это твой пленник?

Казалось, Лонгин язык проглотил при виде Вараввы.

– Это опытный воин, – ответил Давид. – И очень грозный. Он не раз спасал мне жизнь. Его советы будут тебе очень полезны. Он – трибун и военачальник римской армии. Их стратегия для него не тайна.

– У тебя прекрасный защитник, римлянин, – отметил Варавва. – Ты собираешься сражаться со своими одноплеменниками на нашей стороне?

– Ради того, чтобы его защитить, я буду сражаться со всеми народами мира, – отозвался центурион.

Варавва задумчиво кивнул и подал знак своим людям освободить пленников. Потом он пристально посмотрел в глаза юноши.

– Я в долгу перед твоим отцом, Давид из Назарета. Но… неужели ты хочешь, чтобы я расплатился по нему, предлагая тебе умереть на этой скале?

– Я пришел сюда не смерть искать, а по велению судьбы. Я должен изгнать римлян с Земли обетованной. Вы ведь это собираетесь делать, не правда ли?

Варавва смерил его взглядом, потом протянул руку, произнося:

– Добро пожаловать к безумцам, брат мой!

Как только Давид и Лонгин сошли по каменной лестнице на дозорный путь Гаризима, им открылось все устройство крепости. Стены были соединены между собой проходами, которые также вели к многочисленным хозяйственным постройкам и емкостям с водой. В крепости было восемь оборонительных башен.

На центральном дворе, словно Троянский конь, гордо возвышалась гигантская золотая статуя Калигулы. Она сверкала на солнце и давала благотворную тень, в которой прятались осажденные и ожидавшие своей очереди стоять на вахте.

Из бойниц Лонгин наблюдал, как римляне готовятся к осаде. Размещение осадных машин помогало ему понять, какие места крепости противник считал слабыми. За ширмами, сплетенными из ветвей грецкого ореха, сотни рабов-иудеев строили гигантские пандусы, чтобы осадные башни можно было переместить прямо под крепостные стены. Построенные с каждой стороны пандуса галереи, покрытые шкурами животных, обеспечивали защиту рабочих от метательных снарядов. И наконец, вокруг крепости был устроен целый лабиринт защитных галерей, чтобы помешать осажденным совершать вылазки.

– Сколько им еще понадобится времени? – поинтересовался Варавва, подходя к Лонгину и Давиду, стоящим у края стены.

– Два или три дня, – ответил центурион. – А если они пригонят больше работников, то и того меньше.

– Подумать только, наши собратья строят эти пандусы! – вздохнул Досифей.

– Не заблуждайтесь на этот счет, – сказал трибун. – На этих работах задействованы не только рабы. Каждый римский солдат – это или плотник, или землекоп. Большая часть легионеров – бывшие крестьяне или ремесленники, и каждый из них может выкопать до шести куллеев[45] земли всего лишь за два часа.

Варавва и Досифей обменялись мрачными взглядами.

Вблизи крепости не было ни одного деревца, которое могло бы дать легионерам хоть немного тени, поэтому им приходилось готовиться к осаде под палящим солнцем. Это было занятное зрелище для Давида, который никогда прежде не видел, чтобы было задействовано столько рабочей силы. Его сердце так сильно забилось в груди, что ему стало трудно дышать. Непривычное сочетание волнения и страха охватило его. Он внезапно осознал реальность предстоящей схватки и ее абсурдность. Племена Израиля наконец-то объединились, чтобы сказать «нет!» оккупантам. Не для того, чтобы вместе править страной, а чтобы не позволить идолу проникнуть в их Храм. Мечта дяди Шимона осуществлялась прямо у него на глазах, но что станет с этим союзом после битвы? Тысячи жизней будут принесены в жертву, в том числе и его собственная. Неужели Всемогущий лишил жизни его близких для того, чтобы он принял участие в этом истреблении людей? Но это бессмысленно!

Он закрыл глаза и попытался открыться для Духа Божьего, чтобы заполнить пустоту, которую он ощущал в душе. В душе, которая не могла никому подарить любовь, в душе, которая не знала ничего, кроме страданий. Зло всегда проникает в пустоту, – напомнил ему призрак Шимона в пустыне. Неужели Зло поселилось в нем?

На несколько мгновений его дух оказался подвешенным между небом и землей, и его единственным товарищем был шум ветра. Все остальные звуки как будто отдалились. Каждый его вдох был похож на мольбу, так ему нужно было получить ответы на свои вопросы. И тут он почувствовал, как дрожь пробежала по всему телу.