Охотники за пламенем - Хафса Файзал

– Ты, – выдохнул Насир. Голос его был сумбурным аккордом хаоса. На лице промелькнуло удивление. Вода блестела в его волосах, капая на плотно прилегающую к плечам белую льняную рубаху с закатанными до середины предплечий рукавами. Каждый нерв в животе Зафиры потрескивал и горел. Без одежды хашашина принц выглядел моложе. Выглядел почти невинным.

Не только одежда изменила принца, но и выражение лица. Как будто стены рухнули, обнажая страх, удивление, зияющее несчастье и множество других эмоций, которые Зафира не могла разобрать в темноте. Его взгляд скользнул по её лицу, остановился на губах. Шея Зафиры снова вспыхнула пламенем.

– Да, я, – выдохнула Зафира.

Этого оказалось достаточно. Её голос, два слова, и стены вернулись. Его маска вновь заняла своё место.

Зафира опустила взгляд на руку, лежащую у неё на груди, непривычную в своей наготе без тёмной перчатки. У него были длинные, изящные пальцы. Кем бы он стал, если бы не тёмный зов в его крови? Глаза Охотницы остановились на внутренней стороне его руки. Татуировка. У хашашина перехватило дыхание, и он отдёрнул руку. Зафира облизнула пересохшие губы, игнорируя вспышку разочарования.

– Охотишься, Охотница?

Вот он, тот голос. Мягкий, тихий, безразличный, излучающий тьму. Она знала, что это притворство. Она знала, что Насир что-то чувствовал, но скрывал это.

– Или шпионишь?

Сердце не сбавляло ритм. Оно как будто выстукивало: «Убийца. Убийца. Убийца».

В голове вспыхнул образ испещрённой шрамами спины. Что за бессмысленная пытка? Слово «убийца» дрогнуло и раскололось надвое, освободив место сомнениям и… чему-то ещё.

Переменам.

Внутренности Зафиры полыхали огнём. Ноги дрожали от приятной слабости.

– Я хотела искупаться, но ты, похоже, меня опередил. – Раз уж он хотел убедиться, что она его видела, Зафира не собиралась всё усложнять.

Лицо Насира окаменело от её самодовольной ухмылки, и он издал низкий гортанный звук.

Вот он, рычащий принц.

– Существуют правила, Охотница, – заговорил Насир, шагнув ближе.

Зафира перестала дышать.

– Wahid: никогда не подкрадывайся к хашашину, если не хочешь быть пойманной.

Ещё ближе. Её сердце подскочило к горлу.

– Ithnayn: никогда не приближайся к убийце, если не хочешь стать следующей жертвой.

Он скользнул ещё ближе, и ей пришлось слегка приподнять голову. Теперь Зафира чувствовала его запах – намёк на янтарь и лёгкую нотку мирры. Его дыхание согревало её кожу. Ей нужно было лишь наклониться и…

– Thalatha: никогда не следи за раздевающимся мужчиной, если не хочешь, чтобы у него сложилось неверное впечатление.

О.

Насир отстранился, сжав рот в тонкую линию. Он отходил всё дальше, его губы растягивались, шрам блестел. «Неужели он?..» У Зафиры перехватило дыхание. Он ухмылялся! Это был не тот принц-хашашин, которого она знала. Это был юноша, о котором она не знала ровным счётом ничего.

Ну нет. Зафира не собиралась уходить, не оставив за собой последнее слово. Однако всё замедлилось, когда он подошёл так чертовски близко, и всё, что она построила в своём разуме, разлетелось, как снег во время бури.

Зафира оттолкнулась от дерева, отряхнула руки, не обращая внимания на барабанную дробь пульса.

– Было бы скучно наблюдать, как ты раздеваешься. Я пришла позже, – заявила Охотница. Затем наклонилась ближе и понизила голос: – К самому интересному.

Взгляд Насира снова упал на её губы. Зафира знала, что он чувствует то же притяжение, что и она. Его серые глаза потемнели. Дыхание дрожало. Она думала, что взорвётся, ибо никогда не ощущала ничего более волнительного. Впервые в жизни она пожалела, что надела плащ.

Насир поднял руку.

Но тут же уронил.

– Беги отсюда, Охотница, – сказал устало. – Темнота – плохое укрытие для прекрасной газели.

Насир был глупым. Неосторожным. Болваном, каким всегда считал его отец.

Он обзавёлся долгом крови, позволил кому-то увидеть его шрамы, увидеть его без маски. Он знал, что Зафира видела его, ибо саму её он мог читать как даамову открытую книгу.

До прошлой ночи принца никогда не заботил вид его шрамов. До прошлой ночи он никогда не чувствовал так много. Запах её мыла до сих пор преследовал его. Пьянящий, резкий, с ноткой женственности, от которой учащался пульс. Сандал, уд, дымная роза. Rimaal. Он проклял те уроки матери, во время которых был вынужден запомнить все существующие запахи.

Насир не знал, что было хуже – встреча с Охотницей или ухмылка Беньямина, когда принц вернулся в лагерь раньше неё, чистый и благоухающий.

Река, в которой он купался, рябила рядом с ними, озаряемая лучами солнца. Насир никогда не думал, что будет скучать по назойливому светилу. Пусть обитателей Крепости Султана и ждало безрадостное будущее, но солнце и пески сделали их теми, кем они были. Солнце, а не эта дымка теней, которая заволакивала всё кругом, омрачая мир.

«Чувства – для слабаков».

Это путешествие меняло его.

Кифа, используя стеклянный инструмент, собрала достаточно солнечных лучей, чтобы разжечь огонь. Заметив взгляд Насира, пелузианка пожала плечами.

– Отец изобрёл. Лучше всего работает, когда я представляю, что поджигаю его.

Насир приподнял бровь.

Он опустился на колени у костра и принялся затачивать свой скимитар. Вскоре Кифа оставила его, чтобы подразнить Альтаира, который наполнял бурдюки. Беньямин стирал одежду, а Охотница помогала её отжимать. Насир стиснул зубы при виде их сплочённости.

Было бы глупо убивать их сейчас, когда он мог воспользоваться преимуществами «банды», особенно тем, что остальные прикроют его спину, если ифрит – или кто похуже – нападёт на них снова.

– Осторожнее, не то испортишь лезвие, – раздался голос.

Насир, прекратив заточку, взглянул на остановившиеся рядом с ним изношенные коричневые сапоги. Дымная роза успокоила его мысли. Успокоила?

– Что тебе нужно? – спросил он.

Охотница присела рядом, хрустя песком.

– Замороженные сливки. Мой лучший друг. Банка мёда. Улыбка сестры. Не спрашивай, если не можешь всё это достать.

Он не сразу понял, что она его поддразнивает. А когда осознал это, она сменила тему.

– Что у тебя на руке?

Насир помедлил. Мало того что она увидела татуировку, она ещё имела наглость проявить любопытство. Насир ощутил прилив стыда, оттого что она не боялась его, и укол удовольствия, оттого что она не боялась его. Что за противоречивые чувства?