Честь – никому! Том 1. Багровый снег - Елена Семенова

– Иди ко мне, прелесть моя! Ты была восхитительна! Ты будешь королевой кафе-шантана!

Напрасно Дунечка, плакала и умоляла пощадить её. Хозяин услаждался ею полночи, а из-за стен слышались пьяные крики, песни, хлопки откупориваемого шампанского…

Так начался ад. На другой день её подпоили и втолкнули в кабинет какого-то сладострастного господина, буквально сорившего деньгами. Потом Дора застукала с ней своего мужа и расцарапала ей лицо. Одна из хористок, видя отчаяние Дунечки, пыталась утешать её:

– Что ты так переживаешь? Все мы через это прошли. Сначала больно было, горько было, а теперь привыкли. Даже весело… – а глаза её смотрели бесконечно печально, и не выпускала она из руки прихваченной из зала бутылки вина, пила бокал за бокалом, чтобы ничего не чувствовать.

Но Дунечка привыкать не желала и отправилась на приём к городскому главе, чтобы рассказать ему о бесчинствах, творимых в кафе-шантане, воззвать к закону, попросить заступничества. Старик слушал её сочувственно, качал лысеющей головой и даже прослезился, а когда она закончила, усадил её к себе на колени:

– Бедное дитя, – и стал целовать.

Дунечка вырвалась и в ужасе убежала. Была Страстная пятница. Но кафе-шантан и в этот день был полон. Суетился Муля, продавая своих хористок похотливым господам разных чинов и званий, свирепела его ревнивая жена, вереща на девиц визгливым голосом, танцевали на сцене полураздетые «нимфы», показывая свои прелести… Едва завидев Дунечку, Муля ухватил её цепкой рукой и потянул в кабинет:

– Где шляешься? Тебя уже ждут! Уже заплачено!

В кабинете сидел сильно захмелевший юнец, видимо, кутящий на родительские деньги.

– Вот, и наша красавица! – слащаво пропел Муля.

Увидев протянутые к ней руки, Дунечка отскочила в сторону:

– Не подходите!

– Ты что?! – зло прищурился Муля. – Только посмей показывать характер!

Тогда Дунечка выхватила предусмотрительно припасённый нож:

– Только подойдите!

Юнец, изрядно перетрухнув, исчез из кабинета, а Муля с угрожающим видом надвигался на девушку:

– Отдай нож, тварь! Отдай!

Она плохо помнила, как полоснула его по щеке, как выпрыгнула в окно, как бежала по улицам. Ей казалось, что за ней гонится целая толпа завсегдатаев похабного заведения. У церкви Дунечка остановилась. Никто не гнался за ней, улица была пустынна, а в церкви шла служба. Самая скорбная в году. В этот день Христос был распят во искупление грехов человеческих… Дунечка рухнула на землю и отчаянно зарыдала, не чувствуя холода, затем поднялась и, шатаясь, побрела прочь…

В ту ночь не стало её братца. Последние недели несчастный ребёнок уже не мог вставать и мучился сильнейшими болями. Он умер, терпя страшные страдания, умер, когда рядом не было ни одного близкого человека, умер в ночь, когда распяли Спасителя, как Он – невинный, как Он – за чужие грехи. Дунечка долго смотрела на худенькое, прозрачное, неподвижное лицо братца, поцеловала его в холодные губы. Ей незачем, не для кого, невозможно казалось жить дальше…

Река, пересекавшая город, была глубокой, медленной. Дунечка смотрела на её течение остановившимся взглядом. Чёрная вода, словно магнитом, тянула её в свои объятия, обещая вечный покой истерзанной душе. Она уже перегнулась через перила, как вдруг сзади схватили её чьи-то руки. Дунечка лишилась чувств.

Две недели пролежала она в горячке, а, очнувшись, нашла себя на широкой чистой постели, в просторной, хорошо обставленной комнате. Рядом сидела какая-то женщина с лицом полным и добрым.

То был дом человека, который спас её у реки. Им оказался некто Николай Андреевич Криницын, дворянин, человек пожилой и состоятельный. Привезя бесчувственную Дунечку в свой дом, он пригласил врача, велел своей прислуге, Настасье, ухаживать за больной, окружил её всяческой заботой. Но Дунечка после всего пережитого не верила в искренность и бескорыстность такой доброты, дичилась своего спасителя, вела себя с ним неприязненно.

– Зря вы мне утопиться не дали, – сказала она ему однажды. – Я всё равно над собой сделаю что-нибудь. А если вам содержанка нужна, так ищите другую! А с меня хватит!

Криницын погладил густую серебристую бороду, на лице его отразилась искренняя скорбь:

– Боже мой, как же вам исковеркали душу, бедное юное создание… Не бойтесь, здесь никто не причинит вам зла.

После этого он не появлялся несколько дней, и Дунечка осторожно спросила у Настасьи:

– А что же барина не видно?

– Уехал барин. В Петербург по делам. Через неделю вернётся.

– Скажите, а кто он? Что он за человек? – Дунечке очень хотелось узнать больше о своём спасителе. Он всё ещё не верила ему, но всё же не могла не признать, что до сих пор странный господин ничем не дал повода к подозрениям, и ничего не было в его благородной, породистой внешности похожего на тех сладострастных господ, от коих Дунечка бежала.

– Он очень хороший человек, – Настасья чуть улыбнулась, и особенная теплота послышалась в её голосе. – Добрый, щедрый, умный… Только много горя ему в жизни выпало. Первая жена, любимая, в родах умерла, девочку оставила. Барин тогда полгода весь чёрный ходил, только дочерью и жил. Потом женился во второй раз. Сын родился у них. Да только барыня душевной болезнью захворала. Как это страшно было! Ходила по дому, безумная… На него с ножом бросалась, не узнавала никого… Уж что только барин не делал, каких только врачей не приглашал для неё, как только не ухаживал… Напрасно! Он её до последнего дня не оставлял. Измучила она его, смотреть было больно. Когда она преставилась, так я перекрестилась, что барину полегче станет. А потом сыночек с лошади упал… Расшибся, сердечный, насмерть… А дочка… Училась она в Петербурге. На курсах. Что там вышло, не знаю, да только утопилась она… Барин тогда слёг, насилу оправился. И как только он все эти несчастья выносит – ума не приложу! И ведь не сломался, не опустился, не озлобился… Кто не знает, так и не догадается, что ему пережить довелось. А вы на барышню нашу похожи очень. Он мне говорил, что, когда вас на мосту увидел, так сердце оборвалось: помстилось, будто бы Машенька его…

Дунечка почувствовала, как разом сгинуло её недоверие, ей вспомнились печальные, обрамлённые морщинами, глаза Криницына, его мягкий, ласковый голос, и стало стыдно, что напрасно она обидела этого человека.

Шли дни, молодой и сильный организм брал своё, болезнь отступала. Дунечка подружилась с Настасьей, но боль ни на минуту не покидала сердца. Когда вернулся Николай Андреевич, она сама пришла к нему и сказала негромко:

– Простите меня за мои тогдашние слова. Я не в себе была. Я дурная. Я уйду теперь…

Криницын снял очки, подошёл к девушке, усадил её на диван и, взяв за руки, тепло сказал:

– Тебе не за что извиняться, дитя моё. И не в чем упрекать себя. И ты никуда не пойдёшь из этого дома. Куда тебе идти? На улицу? Нет, я этого не допущу. Я позабочусь о тебе, дам тебе образование, устрою твою жизнь…