Замок Орла - Ксавье Монтепен

Он упал в широкое, украшенное гербом кресло и какое-то время невнятно бормотал себе под нос, словно чересчур озабоченный человек, который говорит сам с собой.

В его душе шла жестокая борьба самых противоречивых чувств, и следы этой внутренней борьбы отражались на его лице.

– Девушка, – через некоторое время сказал он, – вы только что сделали то, что до вас еще никто не делал и больше никогда не сделает: вы бросили вызов мне в лицо, вы говорили со мной с дерзкой надменностью, вы оскорбили меня. Но я не монстр, как вы, конечно же, полагаете, и я не стану мстить в ответ. Люди, которые привели вас сюда, желая оказать мне услугу за хорошую награду, поставили меня в неловкое до странности положение. Вы, сами того не желая, узнали тайну, а это вопрос жизни и смерти. И вам было бы должно умереть, ибо того, разумеется, требуют мои интересы и безопасность. Однако я не смею обрекать вас на смерть. Мне хотелось бы дать вам свободу. И я поверил бы одному вашему слову, хотя никому и ничему вокруг себя не верю. Я попросил у вас клятву – вы мне отказали и этим сами заперли дверь, которую я открыл перед вами. Что ж, ваша воля будет исполнена: можете сколько угодно мечтать о самопожертвовании – вы остаетесь моей пленницей…

– Я уже говорила вам, мессир, – прервала его Эглантина, – я принимаю это так же, как приняла бы смерть.

– Стало быть, придется мне вернуться к моему первоначальному замыслу, – продолжал Антид де Монтегю. – Вы останетесь заложницей – моей и моих союзников. Но здесь вам нельзя оставаться.

Услышав последние его слова, Эглантина вздрогнула.

– Вы уедете отсюда, – продолжал меж тем хозяин замка.

Девушка стала бледной, как полотно.

– Уеду? – переспросила она.

– Так надо.

– Боже мой, что вы намерены со мной сделать?

– Граф де Гебриан, мой могущественный союзник, к которому вас отвезут, подыщет вам надежную темницу, чтобы обеспечить ваше молчание.

– Что ж, пусть так! – как будто оживившись, проговорила Эглантина. – Какая разница, чьей пленницей мне быть – владетеля Замка Орла или графа де Гебриана. Я готова ехать хоть завтра…

– Нет, не завтра, милая моя.

Эглантину с ног до головы пронизала судорога.

– А когда?

– Нынче же ночью… прямо сейчас.

– Нынче ночью… прямо сейчас… о, нет, это невозможно!

– Невозможно? Почему же?

– Подождите хотя бы до завтра, мессир, умоляю!

Антид де Монтегю бросил на девушку подозрительный взгляд.

– Странное дело, – проговорил он.

И потом, уже громко, прибавил:

– Что за серьезная причина кроется за вашим желанием провести эту ночь в замке Орла? Чего вы ждете? На что надеетесь?

– Ничего не жду, мессир, и ни на что не надеюсь, – живо ответила Эглантина. – Да и чего мне ждать? На что надеяться? Мне всего лишь хотелось немного отдохнуть, я совсем обессилела, от усталости меня ноги совсем не держат.

– Отдохнете в шведском лагере. Потом, если вы не в силах идти, вас понесут…

– Кто же?

– Человек, которого я жду, он вами и займется.

– Но кто этот человек, мессир?

– Да вот он.

С этими словами Антид де Монтегю подошел к одной из двух картин, о которых мы уже упоминали, – тех, что висели справа и слева от входной двери в гостиную. Это был портрет в полный рост барона Гийома де Водри. Граф нажал на кнопку, спрятанную меж лепнины позолоченной рамы.

Послышался сухой треск разжавшейся пружины. Панель в стене целиком повернулась на невидимых петельных крючьях – за нею показался широкий проем, а за ним – непроглядная тьма.

– Капитан Брюне, – кликнул господин замка, – входите!

Из мрака потайного хода медленно возникла чья-то фигура – она сделала несколько шагов вперед и – вместо одного из головорезов Лепинассу перед Антидом де Монтегю будто выросла из тьмы высокая женщина, облаченная в жалкие лохмотья. При виде странной незнакомки Эглантина вскрикнула от испуга. Да и сам сеньор, невероятно удивившись столь нежданному явлению и подпав под власть местных суеверий, попятился назад.

– Что это значит? – прошептал он.

– Вы ведь не меня ждали, монсеньор? – бросила незнакомка.

– Кто вы, женщина?

– Я жалкая нищенка, все кличут меня Маги-ведьмой.

– Откуда вы набрались столь невероятной дерзости, что посмели проникнуть сюда и вынюхивать мои тайны?

– А что мне делать с вашими тайнами, монсеньор? Да и вынюхивать тут нечего: я уже давно все знаю.

– Вы?..

– С той самой ночи, когда в замке Шан-д’Иверов случился пожар, тому уж лет двадцать, я знаю имя Черной Маски.

Антида де Монтегю бросило в дрожь.

– Я могла бы продать это имя, монсеньор, – продолжала Маги, – однако, как вам известно, я этого не сделала.

– Но как… – продолжал граф, силясь подавить волнение, – как вы попали в замок? Откуда узнали про потайной ход? Кто открыл вам ворота?

– Могу вам сказать: я же ведьма. А еще – напомнить: ведьмы знают все-все, и запертые ворота да двери – им не помеха. Но я готова открыть вам правду.

– Говорите, говорите скорей!

– Вам знаком этот ключ, монсеньор?

И Маги показала владетелю замка Орла какой-то ключ.

– Да, – отвечал тот, – знаком. Он от потайного хода.

– И вы сами передали его тому, кого ждали сегодня к десяти часам вечера, – Брюне, ставшего единственным предводителем серых из Бюге, после того как Лепинассу прикончили в Сен-Клоде.

– Но как этот ключ, который я вчера собственноручно передал Брюне, сегодня попал в руки к вам?

– Очень просто, монсеньор… впрочем, это целая история. У вас есть время послушать?

– Рассказывайте, только не лгите.

– Я буду говорить одну только правду, монсеньор. Да и зачем мне лгать? Вы знаете Шарезьерский лес?

– Как свои пять пальцев.

– Так вот, нынче вечером, незадолго до того, как стало смеркаться, выхожу я на лесную опушку и чуть поодаль слышу страшный шум – лязг оружия, выстрелы, и все ближе да ближе. Я мигом в чащу, затаилась и давай смотреть. Гляжу, а там четверо бьются с двумя десятками серых. И вот через какое-то время трое из той четверки упали, а четвертый – вот лицо его не смогла разглядеть – знай не сдается, хоть и один остался. А после и он упал. Тут серые как накинутся на него… Ну а когда тот поднялся… вернее, когда его подняли, несчастный был уже связан по рукам и ногам. Серые соорудили носилки из своих мушкетов, уложили на них раненого и унесли с собой, и осталось их уже человек не то десять, не то двенадцать.