Замок Орла - Ксавье Монтепен

Его вьющиеся матово-черные волосы, без блеска и совсем без седины, расходились на бледном лбу, едва тронутом морщинами.

Дополняла же его своеобразную внешность длинная, полная борода.

К такому резко очерченному лицу, в котором читались двоедушие и властность, вполне пошел бы тюрбан восточного деспота.

Андтид де Монтегю был в камзоле коричневого сукна; длинные гетры мягкой кожи облегали до середины бедер его крепкие ноги.

Как мы уже говорили, он полулежал в большом кресле и следил рассеянным взглядом за мимолетными искорками, сверкавшими в очаге.

Слуга, стоявший чуть поодаль – в трех-четырех шагах, ждал его распоряжений.

Прошло несколько минут.

Хозяин Замка Орла вдруг вскинул голову и сказал слуге:

– Ступай за пленницей.

Тот скользнул в наружную застекленную дверь, выходившую, как мы помним, на земляную насыпь.

Во время его отсутствия Антид де Монтегю принялся мерить шагами гостиную: опустив голову, скрестив руки на груди, он ходил туда-сюда с видом глубоко озабоченного человека.

Но вот вернулся слуга – с собой он привел девушку.

Стоит ли уточнять, что этой девушкой была Эглантина?

Невеста Рауля де Шан-д’Ивера остановилась в нескольких шагах от господина Замка Орла и так и замерла перед ним в молчании. На ее бледном, осунувшемся лице были заметны следы недавних слез. В ее прекрасных, хоть и покрасневших, глазах под опухшими веками читались горе и тревога, вызванные тем, что она оказалась в положении пленницы.

Однако в ее взоре, скрытом длинными ресницами, нет-нет да и вспыхивали проблески надежды.

Антид де Монтегю впился в нее долгим, странным взглядом – пристально-неподвижным.

– Девушка, – сухо проговорил он вслед за тем, хотя в голосе его не чувствовалось ни суровости, ни угрозы, – выслушайте меня!

Эглантина подняла голову.

Выражение ее лица тотчас изменилось: брови сдвинулись, взгляд сделался колким, на губах появилась гордая ухмылка, к бледному лбу, из глубины возмущенного сердца, прихлынула кровь. Ее красота, такая мягкая и чистая, вдруг исполнилась величия и властности, сделав девушку ослепительно-прекрасной. В ту минуту ее можно было бы назвать рассерженной королевой.

Даже сам владетель Замка Орла не смог не восхититься столь чудесным превращением.

– Я слушаю вас, мессир, – твердо сказала девушка, – и готова вам отвечать.

– Вы бы много дали, чтобы выйти отсюда, не правда ли? – продолжал сеньор.

– Ошибаетесь, мессир.

– Как! Неужто плен не кажется вам тяжким?

– Он наполняет меня радостью и гордостью. Когда столько храбрецов и благородных сеньоров беззаветно жертвуют собой ради святого дела освобождения родины, как может бедная девушка не гордиться тем, что вместе с ними жертвует своей свободой, а если понадобится, то и жизнью?

– От ваших слов веет фанатизмом, – с натянутой ухмылкой возразил Антид де Монтегю.

– Нет, мессир, это всего лишь самопожертвование.

На мгновение воцарилась тишина.

– Если вы поклянетесь… если поклянетесь на Евангелии во спасение своей души, сдержите ли вы ваше слово?

Эглантина пожала плечами.

– А если я спрошу вас, мессир, – воскликнула она вслед за тем с нескрываемым пренебрежением, – спрошу, как вы сами относитесь к людям, которые сначала дают клятву, а потом изменяют ей?

– Итак, если я верну вам свободу при условии, что вы поклянетесь никогда и никому, даже священнику на исповеди, не рассказывать, где вы были, смею ли я рассчитывать…

Эглантина тут же прервала сеньора.

– Не продолжайте, мессир, – ответила она, – это бесполезно.

– Что вы хотите этим сказать?

– Не стоит требовать с меня клятвы, которую я ни за что не выполню.

– Так вы отказываетесь поклясться, что будете хранить полное молчание?

– Да, мессир.

– Почему же?

– Потому что первым делом, будь мне дана свобода, я пошла бы и рассказала героям, которые считают вас своим другом, кто такой на самом деле Антид де Монтегю, хозяин Замка Орла.

– Поостерегитесь, девушка!

– Чего же, мессир?

– Вы моя пленница. И свободы, которой вы гнушаетесь, вам, возможно, придется ждать ох как долго.

– Вы устанете этого ждать раньше меня, мессир. У несправедливости есть предел, а у смирения – нет.

– Стало быть, вы исполнены смирения и готовы ко всему.

– Да, мессир, я исполнена смирения и готова ко всему, даже к смерти.

– И вы готовы без сожаления попрощаться со всеми, кто любит вас и кого любите вы, ведь вы их больше никогда не увидите?

– Будущее зависит не от вас или от меня, мессир, оно в руках Божьих.

– Значит, вы с легким сердцем готовы со всем расстаться?

– С легким или тяжелым – какая разница, лишь бы не пасть духом.

– Хорошенько подумайте, девушка, ведь это, быть может, навсегда…

– Ну и пусть навсегда, – твердо ответила Эглантина.

И с улыбкой прибавила:

– Быть может…

От выражения, с каким она произнесла эти слова – «быть может», Антида де Монтегю бросило в дрожь.

– На что же вы надеетесь? – вскричал он.

– На Бога, мессир!

– Бог ничего не сделает для вас.

– Кто знает…

– Я не боюсь ни Бога, ни людей! – резко бросил властитель замка.

– Это кощунство и ложь! – возразила Эглантина. – В тот день, когда Богу будет угодно избавить меня от вас, Он пошлет мне на выручку человека, при виде которого, мессир, вас бросит в дрожь, каким бы могущественным вы себя ни мнили.

– И кто же, – с усмешкой вопросил Антид де Монтегю, – кто этот человек?

– Капитан Лакюзон. Вам хорошо знакомо это имя, мессир, – едва заслышав его, вы уже бледнеете.

– Капитан Лакюзон считает меня самым верным своим союзником.

– Вы окружили свои измены непроглядным мраком, мессир, но довольно одной лишь искры – и тьма рассеется.

– Откуда же возьмется эта ваша искра?

– Кто знает… – повторила Эглантина.

– К тому же, – продолжал сеньор, – капитан никогда не догадается, где вы.

– Кто знает… – в третий раз промолвила Эглантина.

Невзирая на величественное и бесстрастное выражение, лицо Антида де Монтегю свело судорогой, на широком, выпуклом лбу обозначились глубокие морщины.