Конфуций и Вэнь - Георгий Георгиевич Батура

предка». В суждении 1.13 мы видим еще одно подтверждение такой древней этимологии значения «главное». Иероглиф цзун имеет более широкий спектр значений, чем чжу. Кроме рит. «таблица с именами предка», он также означает «храм предков», «жертвоприношение», «род, семья, дом», просто «предок», «чтить как предка», а также «почитать своим главой», «быть главой», «глава рода», и уже позднее – просто «главная часть», «главное», «основное», «корень», «основа», «суть».

И здесь мы еще раз убеждаемся в том, что «главным» для всего древнего Китая доконфуцианского периода были вовсе не социальные отношения в обществе в виде «почитания родителей» или особых «церемоний» – все эти иероглифы присутствовали в Китае и до Конфуция, – а трепетное почитание духов, материализованных практичным воображением китайца в виде ритуальных табличек, установленных в его домашней божнице или в Храме предков.

Но для внутреннего прогресса человека совсем не важно, «вселяется» или нет в такую «табличку» дух умершего в действительности, – важно то, что такая табличка является постоянным зримым «напоминанием» или воспоминанием об этом духе, как это говорит Христос в Евангелии. Воспоминанием – для того человека, который с помощью такой «таблички» естественным образом следует по пути Чжоу.

Ритуальная табличка для китайца – это та же почитаемая икона для христианина. Духовная суть этих вещей одна и та же. «Намоленная» икона оказывает исцеляющее действие на любого верующего христианина. Конфуций требует, чтобы вера победила в человеке долг, а значит, такая «табличка духа» тоже становится «намоленной» верующим в духов китайцем. И разговор о том, «вселился» или «нет» в нее дух, становится праздным: для древнего китайца – конечно же «вселился», и в этом отношении он оказывается более правым, чем мы, сегодняшние, со всеми своими «атеистическими доводами» (которые, фактически, «не стоят и ломанного гроша», если говорить об этом по существу).

А отсюда – требование воспитания в себе подлинной «веры» или «искренности» (синь) по отношению к духам, а также чувства их «благоговейного почитания» (гун), – тех живых человеческих чувств, посредством которых только и возможно достижение состояния Вэнь. А уже позднейшее историческое «почитание старших», «церемонии», «культура» – это всего лишь внешний декорум того богатейшего внутреннего мира, который был стержнем народившейся династии Чжоу.

Является ли такая вера в духов результатом какого-то реального самовоспитания или это – результат некоего специфического «зомбирования», с каким мы часто встречаемся, знакомясь с методами работы «тоталитарных сект»? В древности все люди на земле верили (а точнее, были уверены, что знают), хотя никаких «сект» в то время не существовало. Верили, – потому что человек жил в совершенно иных условиях, не похожих на сегодняшние. У человека были и время, и возможность уделять гораздо больше внимания миру природы, углублению в свой внутренний мир, вопросам жизни и смерти, изменениям внутри себя. Подлинная вера является результатом большой внутренней работы, проделываемой человеком в течение всей своей жизни.

В древние времена у человека для этого было время, – сегодня у человека нет ни времени, ни желания. У него нет времени, потому что он вынужден тратить его на все то, другое, что поддерживает в нем временный интерес к чему-то внешнему, несущественному, если рассматривать это в масштабах всей жизни. Для того чтобы действительно встать перед вопросом обретения веры, – необходима подлинная внутренняя решимость человека приблизиться к истине. Именно ее и требует Конфуций от своих учеников.

Вот что пишет В. М. Крюков о моральном аспекте главных чжоуских категорий, включая термин и, который фигурирует в настоящем суждении («Текст и ритуал», стр. 291, 292):

Нет никаких сомнений в том, что моральные мотивы играли заметную роль в религиозных представлениях создателей цивилизации Западного Чжоу. Но значение раннечжоуской идеологии не сводимо к морализаторской проблематике. Первоначальный смысл Дэ все же шире идеи «этического детерминанта». И побуждает к такому выводу главным образом знакомство с эпиграфическими источниками. «Благодать», «древность», «сердце», «изначальность», «первозданная целостность», «умение внушать священный ужас» – эти и другие категории, находимые нами в надписях на бронзе, безусловно несут этическую нагрузку, но помимо нее, обладают и явно магическими корреляциями; в них есть определенный «протометафизический» аспект, но также – и ярко выраженное сакральное начало. <…> Они, можно сказать, составляют сердцевину священных ритуалов Раннего Чжоу. <…> А слово и, которое в конфуцианской идеологии обрело обобщенное значение «долг-справедливость», в инскрипциях на бронзовых сосудах имело значение «приносить жертвы» – чжоусцы не знали иного способа демонстрации своей приверженности «долгу», как в форме жертвоприношений предкам.

Но именно об этом и говорит Ю-цзы в рассматриваемом нами суждении: Конфуций не хочет видеть «демонстрации своего долга» предкам. – Он хочет видеть в своем ученике подлинную веру в предков и благоговение перед ними.

Русскому читателю, который не знаком с китайской действительностью, не совсем понятно еще одно место этого суждения: что такое «вызывать душу скончавшегося словом»? Процитируем строки из Ли Цзи – «Запись об этикете» (III–I вв. до н. э.) по книге Ю. А. Смирнова «Лабиринт. Морфология преднамеренного погребения» (Изд. фирма «Восточная литература» РАН, М:1997, стр. 137):

Когда некто умирал, они влезали на крышу дома и протяжно выкрикивали его имя, говоря: «Вернись назад, такой-то и такой-то».

По наступлении смерти тело обычно снимали с ложа и клали на землю. Если при этом не было ответа при вопрошании (вызывании) духа, его возвращали на ложе и одевали.

Бесспорно то, что подавляющее большинство людей понимало и понимает такое «вызывание» как желание родственников оживить покойника: чтобы он опять стал частью их общей земной семьи. Конфуций же видит здесь «потустороннее». Сегодня ли, завтра ли, но любой человек все равно умрет, и именно с его ушедшим «духом» надо когда-то начинать налаживать связь. Такой «дух» только что скончавшегося человека оказывается, как правило, совершенно неподготовленным к новой для него действительности. Он желает вернуться в прежнее состояние, беспорядочно мечется из стороны в сторону, сохраняя при этом способность «видеть» и «слышать». И его надо как-то «усмирить», «успокоить» и всеми силами привлечь на свою сторону, показав, что он и в этом своем состоянии для родных по-прежнему жив, и его так же, как и прежде, любят. Это – все равно, что помочь человеку в его критическую минуту.

Все это никогда не делалось в корыстных целях – подлинный человек ни о каком Дэ или Дао в это время не думает и не помнит. Но Конфуций знает, что ушедший «дух» со временем оценит искренний порыв такого человека и сделает все для того, чтобы этот человек обрел в своей жизни «райскую благодать». А это и есть – опыт Вэнь.

Суждение