Конфуций и Вэнь - Георгий Георгиевич Батура

У древнего китайца не существовало той разительной пропасти между этими двумя мирами или понятиями – «жизнь» и «смерть», – которая присутствует в современном сознании. Иероглиф цзай приобрел свое значение «жить», «быть в живых» уже позднее, а сначала он означал «находиться среди [близких, родственников]» или «пребывать среди». То есть тот человек, который живет, он пребывает среди нас, а тот, который «погрузился» (возможно, «в землю»; так тоже можно перевести тот иероглиф мэй, который мы видим в тексте), – он тоже живет, но уже не здесь.

Скорее всего, специфика этого суждения связана с особенностями древнего ритуала китайских похорон. Человека не хоронили сразу, как это принято у европейцев. Сначала покойника туго пеленали, клали в гроб и «прикапывали» рядом с домом – так, чтобы крышка гроба оставалась почти на уровне земли (это и означает, судя по всему, «погрузиться»). А уже через месяцы или годы – в зависимости от ранга знатности – хоронили окончательно. Отсюда – отголоски иероглифа «погрузиться», но отсюда также – и «походная табличка».

О духовном значении «почитания линии предков» (Сяо) читатель уже знает. Совет Конфуция связан именно с этой кардинальной линией поведения человека в жизни. Потому что именно ушедшие «предки» даруют человеку благодать Дэ в «этой» жизни, а в «той» именно они, включая отца, встретят дух (шэнь) этого человека и определят ему место – или «внизу» (в преисподней) или «вверху» (в райских обителях). Никаких иных «богов» китайцы не знали. Они даже чжоуское Небо-Тянь периодически отождествляли с «Первопредком» («Верховным ди») иньцев – Шан-ди.

Но это сказанное нами «вверху» или «внизу» во многом зависело от того, ка́к человек исполняет жертвенный ритуал поминовения предков, когда становится старшим в семье, – после смерти отца. В то время, когда отец рядом – во время его жизни – «исполняй», или даже «поощряй», «потакай» (гуань) всем его желаниям; а после смерти помни о нем, постоянно созерцая поминальную табличку покойного, которая является обиталищем его духа, – фактически, его новым «домом». Об этой табличке, как о «голове» всех дел, мы уже говорили.

Далее все понятно, за исключением принципиальной ошибки в тексте, о которой мы еще не сказали, и которая вкралась в текст Лунь юй или по оплошности древнего переписчика, или была внесена намеренно в связи с изменившимися взглядами государства на базовые принципы правления.

В древних текстах отсутствовали знаки препинания, включая точек в конце предложений, т. е. конец предложения определялся исходя из контекста, по смыслу. Впоследствии в письменность были введены специальные служебные («пустые») иероглифы, которые завершение предложения фиксировали. В дошедшем до нас тексте Лунь юй иероглифа чжу («табличка») нет, а вместо него – на том же самом месте – появился почти «тот же самый» иероглиф, но уже без вертикальной черты, которая пересекает этот иероглиф по центру сверху вниз и имеет «маленький хвостик» наверху. В результате такой незначительной «подтирки» иероглиф «табличка» превратился в иероглиф, обозначающий числительное «три» (сань). Графически – это три горизонтальные черты, расположенные друг над другом (аналогично числительному «два», которое нам уже хорошо известно). И это образовавшееся числительное «три» логически присоединили к началу следующего предложения, оторвав исправленный иероглиф чжу, как завершающий мысль, от предыдущего текста. А следующая в суждении фраза начинается с иероглифа «год»: в результате получилось «три года».

И с тех пор все комментаторы ломают голову над тем, почему именно «три года» надо следовать «Дао отца», а не десять, или, скажем, не два? Было высказано предположение о том, что эта цифра «три» означает «много [лет]», но это мнение не имеет никаких оснований. Более того, эти «три года» не фигурируют в тех ритуальных предписаниях, которые вытекают из традиционных указаний Чжоу, а сам Конфуций при этом утверждает, что он не создает ничего нового, а только «следует Чжоу». И представить себе такое, чтобы он, тем не менее, ввел в этот важнейший ритуал похорон что-то свое, причем, как говорят в простонародье, – просто «от фонаря», – это значит совсем не знать Конфуция, не понимать его внутренний мир.

Традиционный перевод (с учетом появившихся в тексте «трех лет») в виде: «Пока жив – смотри на его намерения, а после смерти – на его дела» – лишен всякой логики по той простой причине, что когда человек умрет, у него уже нет никаких «дел» на земле. Это во-первых, а во-вторых, необходимо смотреть на «дела» отца именно тогда когда он жив: не будешь смотреть когда он жив, – не будешь знать Дао отца после его смерти. И о каких тогда «годах» можно вести речь?

Иероглиф син, который мы видим в этом тексте, приобрел значения «дело», «акт», «занятие» (так во всех стандартных переводах) только после размышлений китайских интеллектуалов о смысле текста Лунь юй. Изначальные графические значения этого иероглифа – это «идти», «ходить», «продвигаться вперед», «проходить», «уходить», «отлучаться», т. е. все то, что связано с процессом передвижения на ногах, или с дорогой, по которой идет человек. Отсюда – его стандартное значение в виде «божества (духи) дороги», причем, без дополнительного иероглифа «духи». А также очень древние: «*проезжая дорога», «*перекресток больших дорог», «*дорожное снаряжение». Но не только это, а например: син чжу – «*походная табличка с именем предка», сы син – «*совершать моление духам дорог». Ни о каком отвлеченном значении «дело» во время Конфуция речи быть не могло.

Во всех подобных наших рассуждениях нет никаких «секретов» или каких-то «тайных знаний». Здесь – только чистая логика. Но логика разумная, а не основанная на эмоциях или на «непререкаемом авторитете» древних китайских комментаторов. И кто виновен в том, что сам Конфуций – это некое удивительное и необыкновенное чудо для всего человеческого мира, а все его комментаторы, тоже китайцы, – это… мягко говоря, какие-то наивные дети, не владеющие элементарной логикой рассуждений.

Да, бесспорно то, что в какие-то древние времена текст Лунь юй был сознательно отредактирован под интересы уже другого, более «плотского» государства. Причем, эти люди рассуждали чисто земными категориями совершенно искренне, и им даже «в дурном сне» не могло померещиться о каком-то «опыте Вэнь», который является стержнем всего этого текста. Но ведь у любого человека на земле существует все-таки еще и «русская» голова, а не «китайская» табличка. И эта голова служит не только для того, чтобы «носить шапку» (в древнем Китае именно по форме шапки, по ее материалу и по ее цвету определялся ранг знатности человека), но и для того, чтобы ей думать. Бесспорно, сердце –