Конфуций и Вэнь - Георгий Георгиевич Батура

В этом суждении хорошо прослеживается еще одна зримая «графическая рифма». Если рассмотреть резюмирующую часть – «Главное (чжу) для этого – искренность (чжун) и вера (синь)», – то на языке перевода она выглядит несколько не связанной с самым первым постулатом смыслового абзаца, в котором заявлено о «беременности» (чжун). Давайте поразмышляем о том, что такое «главное» для нас, носителей русского языка? Русское слово «главное» берет свое начало от слова «глава», «голова», т. е. самой важной части человеческого тела. Так у нас. А как это обстоит у древних китайцев? – что́ именно является «главным» для них?

Как правило, мы оперируем более поздними значениями иероглифа чжу – «хозяин», «владелец», «глава (семьи)», «господин» и даже – но уже еще позднее – «Господь», «Аллах». Все эти слова берут начало от исходного древнего значения этого иероглифа: «ритуальная табличка предка (с именем умершего)». То есть понятие «главное» у китайцев проистекает от того вещественного заменителя (или «заместителя») «духа предка», который был для китайца важнее нашей русской «головы». «Духа предка» увидеть нельзя, а «табличку» – можно, она и является «главной».

При похоронах эту «табличку» везли на повозке, и выражение «экипаж с табличкой» – это чжу чэ, в котором чэ – «одноосная повозка». На рисунке иероглифа эта повозка схематично изображена в виде колесной пары с соединяющей ее осью. То есть фактически, если пребывать в контексте нашего суждения, то чжу чэ – это то же самое, что «главное на повозке». Но «главный» иероглиф нашего суждения – чжун, который переводится как «тяжелый», «беременный», – графически отличается от рисунка такой «повозки» только двумя дополнительными штрихами, которые расположены симметрично колесам, «снаружи» – по обеим сторонам и перпендикулярно ее оси.

И возникает естественная зрительная ассоциация: для того, чтобы эта «беременность древностью» состоялась, такая «псевдоповозка» этой беременности должна «везти на себе» две дополнительные «линии» или два качества – «искренность» (чжун) и «веру» (синь). Это и есть «главное» для «повозки беременности». Обратим также внимание читателя на похожесть звучания обоих иероглифов: чжун и фонетически близкого к нему иероглифа чжу (вполне возможно, что во время Конфуция эти иероглифы произносились одинаково).

Из рассматриваемого нами суждения читатель уже видит, что «дружба» в бытовом смысле – это ю, а не пэн. Представляет интерес и последняя фраза этого суждения. Стандартный перевод иероглифа го как «ошибка» – это уже его позднее значение, подогнанное под необходимый для комментатора смысл. Даже в суждении 14.39 того же Лунь юя этот иероглиф переведен всеми переводчиками уже правильно, и, конечно же, совсем по-другому: «Мимо ворот Конфуция проходил человек, несший корзину [на спине]», т. е. как и у нас в этом суждении – «проходить мимо».

Итак, что же это за такое странное предупреждение Учителя, адресованное тому человеку, который преодолеет весь этот трудный путь, предназначенный для Цзюнь цзы? При ответе на этот вопрос исходить следует из такого предположения, что Конфуций дает все эти советы, опираясь на свой собственный опыт. И другого решения этого вопроса быть не может. А значит, в его жизни было что-то такое, что его самого очень напугало, но потом он понял, что пугаться этого не следует. Отсюда – такой совет своему теоретически успешному ученику. Ясно также и то, что подобный «страх» может встретить только тот, кто идет тем же самым Дао, а не какой-то другой человек, живущий обычной жизнью. Конфуций назвал этот «страх» словом «изменение» (гай), но такое слово вряд ли способно что-то подсказать или что-то конкретизировать читателю. Этот совет намеренно сформулирован таким образом, чтобы читатель понял, о чем здесь идет речь только в том случае, если с ним самим такой «страх» произойдет.

Если мы более внимательно исследуем иероглиф гай, то с некоторым удивлением обнаружим, что иероглифов с подобным звучанием – и это огромная редкость для китайского языка! – в древности вообще не существовало. Мы хотим сказать, что у иероглифа гай не было «братьев-омонимов», а те иероглифы-омонимы, которые мы видим сейчас в Словаре – это уже средневековое (и даже более позднее) словотворчество.

Но все-таки единственный омоним, причем, именно древний, существовал, и он даже встречается в тексте Лунь юй. Это иероглиф гай (БКРС № 1177), который означает «прикрывать», «закрывать», «*прикрываться (чем-л.)»; а также «засыпа́ть (яму)», «сравнивать» – эти его последние значения используются при описании особенностей китайских похорон.

И если предположить – и это выглядит логически вполне обоснованным, – что главный смысл последней фразы содержится в этом омониме, значит, «страх» может возникнуть от встречи ученика с чем-то «сокрытым» и даже тем «преисподним», которое вдруг становится видимым этому человеку. И в таком случае уже не может быть никаких сомнений в том, что Конфуций здесь говорит о каком-то «духовном опыте», о каком-то «видении», которое может очень напугать ученика. Что же это за «видение»?

И опять – уже в который раз! – мы и в этом вопросе тоже можем основываться только на общечеловеческом опыте постижения «потустороннего мира». Вспомним вишвару́пу, – знаменитую главу Бхагавад Гиты, в которой описывается, как Бог Кришна показал устрашенному кша́трию Арджуне свой «Вселенский образ». Это – образ непередаваемого Ужаса, когда всесильный владыка Земли и Рая на глазах остолбеневшего от увиденного Арджуны пожирает своей огромной пастью, своими окровавленными клыками Зверя, все огромное войско противников Арджуны вместе с его оружием, доспехами, конями, слонами и колесницами. И в огромной пасти этого Зверя исчезает все войско, которое Арджуна только что видел своими глазами, и которое по-прежнему стоит на этом поле в ожидании предстоящей битвы. И это действительно так, потому что этот Владыка – это Время (именно так себя Кришна и называет), которое поглощает в своей бездне всё, и которое не щадит даже египетские пирамиды.

В древнем Китае существовал свой собственный аналог этого Ужаса – это так называемая «маска тао-тэ», другое название которой – «обжора». Ее изображали в виде головы (или просто двух глаз) с огромной пастью, часто без нижней челюсти, и именно с таким «орнаментом» регулярно отливались ритуальные бронзовые сосуды во время династии Шан-Инь. Эти сосуды были предназначены для принесения жертвоприношений (в том числе, человеческих) этому «неведомому» и безжалостному монстру. «Неведомому» – для нашего сегодняшнего мира, но прекрасно известному всему древнему миру, т. к. древний человек неоднократно с ним «встречался» – так же, как славный Арджуна или Конфуций. И если даже у такого смелого воина-кшатрия – у Арджуны – «волосы на голове встали дыбом», то становится понятно, почему Конфуций счел необходимым предупредить об этом своего вероятного ученика.

И это – не фантазии, как может вообразить себе читатель. Человек, встретившийся с подобным явлением в своей