Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу - Юлиан Семенов

А дотанцевав тур вальса, он вкрадчиво поцеловал веночке руку, шаркнул ножкой и – весь воплощение галантности и изящества – через зал – к графу Матиасу.

– Ваше превосходительство, видимо, я уже проклят вами за назойливость, но если завтра у нас не будет бензина, то мне лучше застрелиться. У меня задумана комбинация на бирже, и без меня она рухнет, неминуемо рухнет…

– Интересная комбинация? – поинтересовался граф.

– Архиинтересная.

– Берете в долю?

Янош покачал головой:

– Ни в коем случае, граф. Я торговец, вы аристократ, мы с вами никогда не сможем понять друг друга… Я – рацио, вы – восемнадцатый век, вы – просто рыцарь, я – скупой рыцарь.

– Бензин мне обещали завтра подвезти, будем уповать на Бога.

А Иван в это время, присоединившись к очаровательной веночке, сказал с горловым придыханием:

– Мадам, я получил огромную радость, когда наблюдал, как вы кружились с моим комисс… коммерсантом… Не скрою, вы очаровательны, как богиня.

Богиня засмеялась – боже, как хороша чертовка!

– Вы слишком добры ко мне, – сказала веночка, – все сильные и храбрые рыцари всегда славятся избытком доброты…

И ручку Ивану. Он так к ладошке-то и присосался, усами щекочет, журчит:

– Моя мечта, мадам, поднять вас в небо…

Веночка быстро мазанула его взглядом по лицу, однако сказать ничего не сказала.

Ах, фазанья охота, фазанья охота! Что есть прекраснее этого зрелища! Идут цепью охотники, и то здесь, то там вымахивают из кустов длиннохвостые красавцы, летят в небо свечой, замирают там на мгновенье, перед тем как из вертикального полета перейти в горизонтальный, – здесь их и лупи. И как на грех, Янош вытаптывает больше всех фазанов, а его принципы запрещают ему стрелять лесную и «декоративную» дичь. Поэтому Янош стреляет вверх, зажмуриваясь, в надежде, что промажет, а Иван, заметивший эту очередную комиссарову хитрость, стреляет по его фазану именно в тот миг, когда он жмурится, и срезает птиц к ногам Яноша. Бедный доверчивый Янош! Он действительно думает, что это он навалял столько фазанов, и так он это переживает, что мадам Рекамье и Иван, идущие рядом, локоть к локтю, едва сдерживают смех, а уж веночка до того веселится, что даже чуть плакать не начала, так бывает, когда пересмеешься…

А по дороге конвоиры ведут босых, раздетых, избитых сверх всякой меры венгерских коммунаров, впереди идет Вожак и, чтобы подбодрить своих товарищей, поет революционную песню «Смело, товарищи, в ногу», невзирая на побои конвоиров, поет, гордо поет.

А Ферже манок вытащил и в тот момент, когда песня затихла, три раза коротко свистнул, а один раз – жалобно и протяжно.

Никто ничего не заметил, только генерал Ферже заметил, как чуть прищурились глаза Вожака, маленького, окровавленного, усатого человека.

– Господин генерал, – протяжно сказал кто-то, – сейчас в лесу, здесь в полях нет…

– Ничего, – сказал Ферже, – уж, кто как не я, знаю, как отменно хороша тетеревиная охота… в Венгрии…

А Вожак обернулся к избитому товарищу и сказал:

– Что эти господа понимают в охоте? Нет ничего прекрасней боровой охоты в Сибири… А ну, товарищи! – И он затянул «Бим-бом, слышен звон кандальный, бим-бом, путь сибирский дальний…».

Генерал Ферже предложил Вожаку сесть и учтиво спросил:

– Сигару не желаете?

– У сигар стойкий запах. Где генерал Дрыжанский?

– Он погиб, месье Вожак.

– Каким образом вам стало известно обо мне?

– Кто кого спрашивает? – улыбнулся Ферже. – Я думаю, мы должны построить беседу по принципу «все наоборот».

– Вы будете строить со мной беседу таким образом, каким ее поведу я, либо она не состоится вовсе.

– Вы уверены?

– Конечно. Иначе бы не говорил. Вы пользуетесь моими услугами, а я в равной мере вашими до тех пор, пока я не достигну своей цели. Дальше мы заключим, – он жестко усмехнулся, – межгосударственные договоры, дальше все будет иначе и занятнее.

– Я не совсем понимаю…

– Все очень просто: аристократия не дает рабам царствовать. Рабы, восставшие против аристократии, выдвигают своих вождей, которые будут царствовать и над сломанной аристократией, и над победившими рабами. Я, – Вожак постучал себя пальцем по груди, – буду не просто царем рабов. Я стану их богом.

– Кофе?

– У кофе тоже стойкий запах. В камере очень точно чуют запахи, особенно голодные люди.

– Кто вы по происхождению?

– Мещанин, – жестко ответил Вожак, – человек из предместья.

– Сможете ли вы после одолеть стихию? Сможете ли вы оседлать массу рабов, вкусивших власть и свободу?

– А вы Ленина почаще изучайте, генерал. Он великолепные слова написал. Он написал: «Мы погубим партию, если пустим в нее посадских». Я приму в партию посадских, а те пойдут за мной.

– Скажите, – протянул генерал и мучительно подавил в себе желание подняться в разговоре с этим избитым, окровавленным человеком, – а как вы мыслите себе проведение всей этой операции?

– Очень просто. Мне нужен ваш венгр, этот комиссар. Я слыхал о нем. Вы его ничем не купите – он из ленинской гвардии: им так же легко умереть, как невозможно продаться.

– Мы здесь очень внимательно смотрим за ним, – сказал Ферже, – у нас есть данные, что он ждет связи.

– Зря теряете время. Он сам передаст мне эту связь. Вы устраиваете нам троим побег, в побеге я получаю от него все явки и все пароли. Одно условие – Перцель должен быть раздетым. У него «тбц», и холод в небе облегчит мою работу… Вот так… это будет разумно и нетрадиционно… Ну а через лет пять мы встретимся с вами… Где мы встретимся, я скажу после. Да, да, вам придется встречаться со мной не в камере пыток, а за столом торжественных переговоров – поверьте мне! И это будет скоро, очень скоро! Так что ставьте верные ставни, генерал…

И он поднялся, и генерал тоже поспешно поднялся. И спросил:

– Как мы организуем побег?

– Мне вас учить и этому? – снова усмехнулся Вожак.

– Выведите заключенных, заставьте Яноша есть землю, дайте мне возможность при этом выхватить у вас пистолет, испугайтесь, кричите солдатам: «Не стрелять!», пусть Янош или пилот смогут выхватить оружие у графа, и дайте нам возможность уйти к самолету и улететь…

– Слушайте, – сказал генерал, – а то плюньте на все, идите ко мне, а?

– Больше всего в детстве я не любил сказку о невидимке, – сказал Вожак. – Честь имею. Прикажите меня отвести вниз. И побейте меня. Начинайте. Пусть они войдут в самый драматический момент.

– Я никогда никого не бил.

Вожак взял со стола пепельницу, ударил себя по лицу, до кости рассадил себе кожу и сказал:

– Зовите конвой, теперь хорошо.

По длинному коридору замка шла веночка, мадам Рекамье, а за