Американская ржавчина - Филипп Майер

Поу сел.

– Я Такер, – сообщил сосед. – Мне про тебя рассказывали.

Поу назвал себя, они приветственно стукнулись кулаками.

– Слыхал, завтра ты разберешься с Фишером, этим куском дерьма.

Поу промолчал.

– У тебя счетец к нему, а?

– Ну да, только я сам, честно говоря, не знаю какой.

Такер смотрел озадаченно.

– Я просто жду суда.

– Слушай, ну ты сказал им? Мне-то толковали, с тобой все ясно, ты четкий, свой.

Поу пожал плечами.

– Я знаю, что тебя закрыли на днях, но с этими парнями лучше не связываться. Так что ты бы озаботился, как разгрести это дерьмо. Хочешь, пойду с тобой, постою на стреме, но дело делать придется тебе самому.

– Я думаю откосить, – признался Поу.

– Не, хрен тебе, не выйдет, чувак. Да если вообще кто услышит, как мы с тобой об этом деле базарим, порвут на фиг. У Ларри с Дуэйном с полдюжины пожизненных на двоих.

– Меня больше тревожит Кловис.

– Да Кловис – это тупые мышцы, и все. На хуй Кловиса.

– Ну, я не знаю.

– Говорю тебе, не вздумай откосить, раз пообещал. А я забуду, что мы с тобой перетирали за это. Я их знаю, пронюхают – и меня посадят на тот же нож, которым перережут твое долбаное горло.

– Пофиг.

– Не делай этого. Уж проще самому повеситься. Здесь не то место, чтобы молодому белому парню обходиться без друзей.

Поу вновь уставился в потолок, а Такер вытащил свой ящик и принялся разбирать вещи.

– Ты трогал мое барахло?

– Даже не видел его. Наверное, только сегодня принесли.

– Я узнаю, если ты тут что-нибудь трогал.

– Да расслабься ты.

Вечером, когда уже погасили свет, со стороны решетки донесся странный шорох, потом тихое постукивание. Поу проснулся. У решетки стояла надзирательница. Осторожно оглядевшись, она расстегнула форменные штаны, так что стали видны лобковые волосы. Койка внизу заскрипела. Придурочный извращенец, кажется, дрочит на нее, подумал Поу. На эту жирную мерзкую надзирательницу. Он некоторое время разглядывал тетку, чисто из любопытства, потом улегся обратно, дожидаясь, пока эта мерзость кончится.

Чуть погодя услышал шепот:

– Не смей на нее больше смотреть. Я шесть месяцев сидел, и за это дерьмо я заплатил.

– Я не смотрел.

– Я все слышал. Знаю, ты смотрел.

– Мне нет дела до твоей подружки. Я вообще не понял, что у вас там было.

Такер проворчал недовольно и замолк. Поу попытался опять уснуть, но надзирательница не выходила из головы. Это могла быть западня. На одну они дрочат, а другому я должен вломить. Чушь какая-то. А вдруг они все работают на окружного прокурора и хотят заманить его в ловушку. Вот только вряд ли окружной прокурор представляет, что тут творится, да и вообще никто не в курсе местных порядков, братва не допустит, здесь каждый день гладиаторские бои. Прямо Древний Рим. Ну а если его сюда посадили специально? Вроде все по закону, но никто не станет возражать, если тебя изнасилуют в ду́ше или раскроят череп металлическим замком. Нет никакого закона, есть только то, что с тобой захотят сделать.

Поу начало слегка трясти, от страха или от злости, непонятно. Если я не наваляю охраннику, они все придут по мою душу, и черные, и белые, и никто не вступится. А если расправлюсь с охранником, то против меня будет все начальство и черные. Кое-кто из надзирателей замешан в темных делишках. Невидимая паутина. Эти нити повсюду, опутывают всех, кроме него.

Он думал и думал, и в конце концов захотелось врезать кому-нибудь, и он вмазал ладонью по стене, стена не шелохнулась, они никогда не реагируют, эти стены, зато качнулась койка, и сосед сердито пихнул снизу его матрас. Плевать на соседа. Но он же наехал на него, нет? Хотя никто не видел, как Поу спустил это дело на тормозах.

Вот окажись здесь сейчас Айзек, из Айзека он бы разом вышиб дух, ага. В чем он виноват-то – в том, что ему вспороли горло да чуть не оторвали яйца, и все. Он сполна расплатился за все. Той же ночью он расплатился за все, что сделал и чего не делал. Айзеку, сволочи, все сошло с рук.

Снаружи тот же шум, те же бессмысленные вопли и музыка, сокамерник внизу возится на матрасе, устраиваясь удобнее. Айзека тут разорвали бы в клочья. Все его сто десять фунтов. Сожрали бы живьем. Вот поэтому здесь сидит он, Поу. Он правильно поступает. Он герой. Он будет действовать так, будто на него смотрят люди, – это поможет мыслить и действовать ясно. Да, здесь ключ ко всему: представить, что на тебя смотрят. Как на футбольном поле, толпа здоровенных парней хочет тебя замочить, это твой выбор. Волк или ягненок, если не сделаешь выбор сам, его сделают за тебя. Охотник или добыча, хищник или жертва, самый древний вариант отношений.

Но не только в этом дело. Не в одном только благородстве. Истина в том, что это место и вправду дожидалось его. У одних есть способности, а у других нет, и даже в дни своей славы он сознавал этот факт, понимал, что рано или поздно правда выяснится, от судьбы не уйдешь. Мать, конечно, надеялась, но сам-то он все понимал про себя. Это его личная тайна. Он исчерпал свою удачу, такова его доля, и, если поразмыслить, ему повезло.

Он даст просраться этому охраннику. И кому угодно еще. Это игра, в которую придется играть. Пойдет туда пораньше, для начала прокрутит все как следует в башке, представит, что парень уже валяется на полу. Подойдет к нему сзади, чтобы не разглядел его лица. Здесь важны только твои поступки, действуй так, словно на тебя смотрят, утром он этого не понимал, но теперь понял. А потом подумал: нет. Не сможет. Не сможет он прибить охранника. Ноги опять задрожали, захотелось в туалет, он спустился с койки, сделал свои дела, включил воду в раковине и сполоснул лицо. – Слышь, хорош будить меня. Раз улегся наверху, так и нечего бродить по ночам.

– Ты разбудил меня своей дрочкой, а теперь еще указываешь, когда мне можно поссать.

– Ладно, – прошипел Такер. – Повторять не буду, я тебя предупредил.

– Поговори еще, – огрызнулся Поу. – Мне насрать.

Он начал взбираться наверх, почувствовал движение рядом, развернулся и со всей мочи заехал Такеру по физиономии ровно в момент, когда тот вставал. Такер рухнул обратно на койку, но тут же подскочил, точно на пружинах, и напрыгнул на Поу, стремительный как кошка. Они душили друг друга, катаясь по полу в тесном пространстве между стеной и койками, злобно рычали, каждый стремился захватить и удержать противника, но Поу был гораздо сильнее. Вскоре он уже сжимал голову Такера двумя руками и остервенело колотил ею по полу.

А потом понял, что Такер больше не сопротивляется, а потом зажегся свет. В коридоре уже толпились охранники. Поу вскинул руки вверх, но ему все равно брызнули в лицо из перечного баллончика, ударили под коленки резиновой дубинкой и по спине, били по-настоящему. Он закрывал голову руками, и в конце концов побои прекратились, Поу ничего не видел, глаза жгло огнем, он орал и просил воды. На него нацепили наручники, вздернули на ноги, поволокли по коридору, из каждой камеры орали, все давно проснулись и наслаждались дармовым шоу, Поу, ослепший, кашлял, кричал и рыдал, весь мокрый, что это – вода, слюна, слезы или кровь. Наткнулся на кого-то, надзиратель, они решили, что он пытается вырваться, и принялись опять колотить дубинами, он упал. Опять потащили, кажется, их много. Вниз по лестнице, он приподнял голову, чтобы не биться о бетонные ступени, на голову вылили ведро воды, глазам стало легче, приподняли, наклонили над чем-то, вот как оно бывает, здесь тебя и поимеют. Но, оказывается, просто поток воды в лицо, шланг, струя прямо в глаза. Это просто раковина. Отмывают лицо. Его отвели в другую часть тюрьмы, в подвал, камера такого же размера, что и прежняя, но с одной койкой. Он лежал на спине на тонком матрасе, с облегчением ощущая, что глаза больше не жжет.