Платформа - Роджер Леви

Он осмотрел челомехов. Они отличались такой же идеальной детализацией, как и стены. Лоуд был крепко сложенным, с тенью небритости, мужчиной, с глубоко посаженными глазами и широкой улыбкой. Его густые каштановые волосы блестели. Куртка и штаны были ему маловаты. Беата, женщина, была такой же высокой, как Лоуд, но хрупкой, с изящными точеными чертами лица. И ошеломительно зелеными глазами. У нее были короткостриженые черные волосы и длинные пальцы.

– Мы выглядим как подходящая компания? – спросил Лоуд.

Беата рассмеялась.

– Вы – голо? – спросил Таллен.

– Не полностью, – ответила Беата, – но частично. Ничто не однозначно.

– А если я вас потрогаю?

– Вы можете попытаться. Мы – ваш интерфейс. Мы – часть платформы, – сказал Лоуд.

– И вы теперь тоже, – сказала Беата.

Челомехи, осознал он, подключились к нему через его имплантаты.

– Вы голодны, – сказал Лоуд. – Желаете что-нибудь съесть? Возле двери стоит аппарат питания. Одежда тоже есть.

Они оставили его. Таллен минуту посидел на краю постели, смакуя почти абсолютную тишину, потом встал и осмотрел себя в ростовом зеркале на стене.

Не так плохо, подумал он. Голова его выглядела немного деформированной: титановые пластины выпирали из-под кожи там, где волосы не могли полностью их скрыть, лоб был асимметричен, нос сплющен и сдвинут влево, а левая глазница скошена и вдавлена. Просвечивал металл. Повернувшись боком, Таллен заметил легкий сколиоз там, где неврологические имплантаты были установлены неровно.

Неважно. Здесь его не увидит никто, кроме челомехов.

Но что будет после?

Таллен не хотел об этом думать. Ему и так-то было плохо, а мысль о каком-то «после» делала еще хуже. Не поэтому ли он оказался здесь? Он отчаянно хотел сюда попасть, но теперь, по прибытии, чувствовал растерянность.

Таллен обнулил зеркало.

«После» было еще далеко. Ему не нужно было об этом думать. Таллен сел за металлический столик и стал есть, как не ел уже много недель. Репа, рыба, овсянка с чили. Запив все это пивом, он поднял стакан к свету, осмотрел, заключил, что разбить его не получится, и сбросил в плавильню вслед за миской и вилкой. Нож он вытер дочиста и положил в карман.

Челомехи не ждали его за дверью. Слева и справа было одно и то же – узкий коридор, с обеих сторон уходивший из маленького круга яркого света, в котором стоял Таллен, в темноту. Таллен пошел направо, и с первым же шагом рельсовые лампы на потолке озарили ему путь. Он оглянулся и увидел, что тусклый свет позади сменился темнотой. Энергия тут зря не расходуется, подумал он.

Первые несколько метров его ботинки неприятно гремели по ребристому стальному полу, но к тому времени, как Таллен подошел к первой развилке коридора, шаги уже звучали так, будто он тихо ступал по утоптанной земле. Металлический пол не изменился. В ушах у Таллена что-то защекотало, зазвенело – и утихло. Техника настраивала его восприятие.

Приняв решение неосознанно, он свернул налево, потом направо, привыкая к тому, как освещение реагирует на его взгляд. Десять минут спустя он этого уже не замечал. Через каждые десять метров ему попадались мехкоммуникационные решетки на уровне пола, через каждые двадцать – индикаторы переборок и хлоп-щиты. Единственные таблички висели на коробах хлоп-щитов, и написано на них было одно и то же: «ГАРАНТИРОВАННОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ ДАВЛЕНИЮ НЕ БОЛЕЕ ОДНОЙ МИНУТЫ». Они должны были защищать от напора воды, понял Таллен. И на платформе толку от них было мало.

Он ходил часами. Коридоры расширялись и сужались, меняли направление и уклон. Таллен чувствовал, как в голове у него автоматически складывается карта. Но, хотя отыскать дорогу к изначальной комнате не составило бы труда, он не представлял себе, где именно находится. Комната, в которой он проснулся, была для него единственным ориентиром, а он не знал, в какой части платформы она расположена. Не хватало контекста; Таллену было нужно море. Иногда он чуял его запах и все чаще замечал, что все поверхности влажны или мокры, но понятия не имел, под уровнем моря находится или над ним, в сердцевине платформы или в ее скорлупе.

Таллен продолжал идти. Проходили минуты, а может, часы. Он почти не сбавлял шага. Ему встречались вертикальные лестницы и однообразные секции длинных провисающих цепных мостов. Он обнаружил, что, если остановиться перед дверью, она откроется; он находил пьютерию и машинерию, склады и ремонтные помещения, кишевшие мехами-ползунами. Иногда он смотрел на какой-нибудь предмет, и в голове сразу всплывало его название. Темные склады зажигали свет, демонстрируя ему ряды мотор-генераторов, стеллажи с дросселями и дроссельными манифольдами. Таллен понятия не имел, для чего они нужны, но опознавал их безошибочно.

Нет… все было не так. Он все-таки знал. Вид предмета вызывал слово, а за одним словом приходили другие. Но знание было как будто не связано со своим источником. Оно было словно неожиданно припомненный сон, лишенный контекста и идеальный. Внезапно ощутив головокружение, Таллен споткнулся и врезался в стену. От удара не возникло ощущения контакта, зато почувствовался острый фиолетовый запах. Таллен потер плечо, и запах стих до зеленого.

А потом плечо стало просто болеть, и он снова потер его и вспомнил о расплывчатых очертаниях Беаты и Лоуда, приобретавших форму у него на глазах.

Все это – он знал – было подстройкой платформы под него, и его – под платформу. Тепло взбегало по позвоночнику, будто судорога или музыкальный аккорд.

Он продолжил идти с возросшей уверенностью. Наплывали и уходили запахи масла и дыма. Таллен предполагал, что они реальны. Выдвижные мосты подъезжали к его ногам и с шипением убирались обратно, как только он сходил с них. Однажды коридор распахнулся вширь, и Таллен замер на площадке обслуживания, глядя вниз, на уходивший, казалось, в никуда ряд вертикально поставленных труб пятиметрового диаметра. Со своего места он насчитал две сотни.

Таллен ушел с площадки и продолжил путь, радуясь возвращению в коридоры, стен которых можно было коснуться. У него начинала болеть голова – видимо, последствия полета на рокоте.

Крошечные мехи, одноделы и наладчики, постоянно шныряли по коридорам, останавливались для получения указаний у комм-решеток и продолжали путь или поворачивали назад. Таллен поглядывал на них, постепенно замечал, что их становится больше, но далеко не сразу понял, что за ним собрался хвост примерно из дюжины, а поняв, почувствовал внезапный прилив тошноты и, рыгая, остановился у двери.

Когда дверь открылась, наладчики проскользнули мимо него внутрь, к ряду пьютеров. Взгляд Таллена привлекла висевшая в противоположном конце комнаты сложная монитория, с ее разнообразными примочками и вариантами развертки.

Боль пульсировала от затылка до висков. Таллен не мог отвернуться от монитории. На периферии зрения мошками плясали наладчики. Одна часть монитории казалась ярче других. Уставившись в нее, Таллен почувствовал, как загудела вся его голова. Он увидел на дисплее дождь и двоящееся изображение, и его едва не вырвало.