Кордон «Ромашкино» - Татьяна Геннадиевна Корниенко

в помещение стрелообразный драконий хвост, Катя довольно хмыкнула и, прикидывая в уме, что говорить бабе Марфе, чтобы та не догадалась о гостях, пошла за ведрами.

Между прочим, задача, которую предстояло решить, была непростой. Соседка обладала острым умом и внимательными колючими глазками. Кроме того, она всегда обо всех все знала. Иногда Кате казалось, что баба Марфа и сама пришла с той стороны. Вот взять бабу Ягу. Могли у нее быть какие-то дети? Вполне. Где они? Почему нет никаких сведений? Может Марфа оказаться дочкой Яги? Разумеется, может.

* * *

– Здравствуйте, бабушка Марфа! – обратилась Катя к широкой, чуть сутулой спине.

Спина, естественно, была не сама по себе, а являлась частью вполне нормального целого человека.

– Младшенькая Калинина, что ль, пожаловала? Входи, внученька, входи! – отреагировала соседка, не отвлекаясь от молочной струи, тянущейся от огромного оцинкованного ведра к вместительному алюминиевому бидону. – Молочка парного не желаешь?

– Желаю, – закивала Катя как китайский болванчик. – Еще как желаю!

– Головой-то так не тряси. Отвалится, – усмехнулась Марфа. – Погоди, сейчас налью.

– Бабушка Марфа, я не себе. Мама просила передать, что нам нужно целое ведро. Или даже больше.

Соседка оживилась. Ее не по возрасту быстрые глазки забегали так, словно вознамерились заглянуть Кате за спину.

– Никак гости пожаловали?

– Угу.

– До молочка охочи?

– Угу.

– А ваша-то красотка чего? Не доится?

– Угу.

Тут, во избежание ошибки, стоит остановиться. Если кто-то когда-то захочет охарактеризовать нравственные качества Кати Калининой, он вполне может утверждать, что, несмотря на юный возраст, девочка была недостаточно честной и откровенной. И на первый взгляд будет совершенно прав. Но существует еще второй взгляд. И даже третий, открывающий совершенно другую истину: Катя была не скрытной, а осторожной, не банальной врушкой, а человеком, умеющим хранить тайны.

Подумайте сами. Неужели нужно доказывать соседке, что у коровы сейчас творческий отпуск? Что доить поэта неэтично? Да и небезопасно, судя по самой Кате и ее друзьям.

– Что заухала, точно филин? Я же все понимаю, так своей маме и передай. Запомнила? Скажи: баба Марфа все понимает и молока даст столько, сколько потребуется.

Соседка замялась, покряхтела, пару раз шмыгнула носом и все-таки спросила:

– А кто пожаловал-то?

И замерла, с интересом наблюдая за метаморфозами Катиного лица.

Вот оно, испытание настоящего шпиона! Как ответить, чтобы и репутацию не подмочить, и дело не загубить, и отношения с хорошим человеком не испортить?

Катя замялась, но лишь на секунду. Затем быстренько прикинулась дурочкой: самый выгодный способ снять с себя всю ответственность за происходящее.

– Та я не поняла еще. Дядька какой-то. И еще один…

Кто, намеренно не уточнила. «Один» мог быть и человеком, и заграничной нелюдью.

– Ну, ладно, ладно… Молодец ты, девонька. Хорошо маме помогаешь, – не стала продолжать допрос Марфа. – Сейчас полведерочка молока дам. Выпьют ваши гости – за второй половиной приходи. Сразу такую тяжесть тебе все равно не унести.

* * *

До вечера Катя успела дважды напоить Горыныча молоком. В том числе и Зорькиным.

Закончив очередной опус, поэтесса на радостях решила подоиться. А поскольку молока требовалось больше, чем могла выдать корова бабы Марфы, Катя не стала отказываться от этого подарка судьбы. Разумная девочка не знала, что накануне Зорька, измученная поиском рифмы, вновь побывала на границе. Со всеми вытекающими последствиями…

Молоко пошло Горынычу на пользу. Огонь во рту почти остыл, и несчастная рептилия смогла…

Как-то плоховато звучит в отношении дракона фраза в женском роде. Пусть будет не по-русски, зато по уму:

…несчастный рептилий смог прикорнуть, положив голову на свежее сено. Действие безопасное, поскольку об извержении пламени из пострадавшей глотки можно было забыть минимум на неделю.

Соловей, успокоенный доктором, тоже уснул, едва его голова коснулась подушки. Видимо, царская служба и толпы туристов давались Разбойнику нелегко, и возможность выспаться оказалась сильнее всех остальных переживаний.

Дважды Катя приносила ему молока и дважды оставляла на столе, понимая, что иногда здоровый сон полезнее любых лекарств.

Только к вечеру, до смерти уставшая, девочка вспомнила о непрополотой грядке и поплелась в огород, представляя, как будет в сумерках отыскивать сорняки между многочисленными листьями моркови.

Кто хоть раз в жизни полол, поймет, о каких трудозатратах идет речь.

О, чудо! Из взрыхленной земли молодцевато торчали хорошо и, главное, правильно разреженные морковины. Сорняки густо закрывали межрядную тропинку.

– Эт-т-то ч-ч-что?

Да, буквы в Катиной речи двоились, троились и множились. Тут любой начнет заикаться.

Никто, конечно, на эту чечетку не ответил.

Катя проследовала вдоль грядки. В самом ее конце она увидела небольшой букетик васильков и вырезанное из какой-то открытки сердечко. Ей мгновенно вспомнились утренние ромашки, а также неопознанный шум под окном как раз в тот момент, когда мама просила прополоть грядку. Краска хлынула в лицо. Из груди вырвался писк, способный составить конкуренцию вокализациям охрипшего Соловья. Катя быстро, словно боясь, что кто-то перехватит послание, нагнулась и схватила букет. Прижала к животу и со счастливой, глуповатой улыбкой понеслась домой.

Она уже засыпала, когда из кустов, в которых переминалась с копыта на копыто Зорька, послышалось довольно громкое покашливание, затем мычание и наконец:

Любовь? Ко мне? Не верится. Пора?Ждала давно и, кажется, готоваПрочесть всеоживляющее слово —Короткий росчерк вышнего пера.

Катя приподнялась на локте, потянулась всем телом к звуку. Это были стихи! И они на все сто процентов совпадали с ее настроением!

В тот же момент из окна второго этажа раздался голос Соловья, успевшего-таки усвоить несколько стаканчиков Зорькиного молочка:

Скажи, любовь, кем в дом ко мне пришла —Хозяйкой или гостьей на минутку?Одно молю: не окажись ты шуткой.Вокруг хватает подлости и зла.

И глухо, мечтательно, из коровьего хлева пророкотал драконий бас:

Любовь, скажи, как выбрала меняИз юных звездноглазых миллионов?Не ведаю пока твоих законов,Но в холод ты добавила огня.

Катя вскочила, подбежала к окну, высунулась так, что чуть не выпала в мокрую от росы траву, хотела выкрикнуть, но постеснялась. Она зажала руками пылающие щеки и прошептала:

И я в ответ затеплила свечу.Входи, любовь, тебя узнать хочу.

Глава 5

Бакалейно-авиационная

Прошла неделя. Было бы опрометчиво утверждать, что Катя всю неделю трудилась. Не остались без должного внимания ни купания в речке, ни вылазки по грибы-ягоды в одиночестве и с друзьями, ни болтовня на завалинке.

Соловей за это время пошел на поправку.

На самом деле никуда он не ходил. Лежал целыми днями в комнате или в гамаке и попивал молочко.

Горыныча же не переставали мучить зубные боли, к которым очень скоро добавились муки голода.

Попробуйте прокормить молоком гигантского динозавра с крыльями – и мигом все поймете!

В один из дней Катю окликнул Соловей.

– Иди сюда. Поговорить надо. По-моему, наш змей не в себе.

– Да? А в ком?

– В мыслях. Пагубных.

– Откуда такие выводы?

– Мне его поэзия перестала нравиться. Категорически! Дрянь какую-то строчит. Сплошная бакалея с гастрономией. Лучше бы о любви писал.

– Так он о ней и клепает свои опусы, – усмехнулась Катя. – Любовь многогранна!

– И какая грань