Когда случились мы - И. Б. Солис

я чувствую внутри, и то количество сожалений, которое наполняет мою душу. Я так крепко вцепляюсь в руку Генри, что завтра наверняка останутся синяки. Мысль о том, что на самом деле завтра может и не наступить, заставляет меня тихо заплакать.

Из всех способов, которыми, как я думала, я умру, авиакатастрофа не входила в их число. Но если этот самолет будет продолжать неконтролируемо шипеть и трястись, мы не выживем.

— Когда мы доберемся…до Нью-Йорка… — звучит так, будто Генри говорит сквозь стиснутые зубы, но это маска. Или, может быть, и то, и другое. Свет снова загорается, и мы оба оглядываем салон, прежде чем снова повернуться лицом друг к другу. — Ты покупаешь напитки.

Я поднимаю на него благодарный взгляд и неуверенно киваю. Я не уверена, делает ли он это для меня или для себя, но это не имеет значения. Это какое-то пугающее дерьмо. Я успеваю поймать испуганный взгляд в его глазах за секунду до того, как что-то грохочет, а затем свет снова гаснет.

Ничего не видно, кроме молнии за окном, вспыхивающей ослепительным белым сиянием и так же быстро исчезающей до следующего раунда, оставляя нас в полной темноте. Теперь погасли даже огни безопасности. Самолет падает, и люди кричат.

— Может быть…кофе? — спрашиваю я, задержав дыхание, когда понимаю, что мой голос остаётся ровным. Хотя в животе у меня полный бардак. Я не хочу блевать. Рвота в этой маске будет такой омерзительной. Разговор с ним помогает мне сохранять спокойствие.

— Договорились.

Он не видит слабой улыбки, которой я одариваю его, но представление о кофе с Генри отвлекает мои мысли на некоторое время. Я сосредотачиваюсь на его руке, сжимающей мою; иначе я начинают думать о Ферни, Соле и Винни и о том, как им придется похоронить меня, самую старшую, без наших папы или мамы, которые могли бы их утешить. Абуэлита не из тех добрых и пушистых бабушек, которые быстро говорят резкие слова и ещё быстрее обращаются с шанкрой. Она бы сказала им, что всё в порядке, смириться с этим. Об этом слишком страшно думать.

— Ты покупаешь… — я замолкаю, когда снова ударяет молния. И ещё раз. Сначала ярко, а потом становится совсем темно.

После того, что кажется вечностью, наступает ужасающий миг жуткой тишины, а затем… ничего. Мы снова набираем высоту. Облегчение длится недолго, потому что самолет странно раскачивается, и я снова начинаю говорить.

— Пиццу, — с трудом выговариваю я.

Свет снова включается. Его волосы больше не уложены так аккуратно, в чём, вероятно, моя вина, но почему-то он выглядит ещё лучше.

— Ты угощаешь меня пиццей, — заявляю я, внезапно почувствовав себя храброй.

Самолет выравнивается, и я задерживаю дыхание. Думаю, все на борту тоже. Как только полет снова становится плавным, я выдыхаю с облегчением и благодарностью за то, что это ещё не конец.

Генри приподнимает бровь.

— Как насчет суши?

Всё ещё держа его за руку, я смотрю на него.

— Никогда не пробовала, — я пожимаю одним плечом.

Карие глаза недоверчиво расширяются.

— Что?!

То, как его голос становится пронзительным, заставляет меня смеяться. На моём лице высохли слезы, я выгляжу абсолютно растрепанной, я уверена, и я до смерти напугана, но я смеюсь. Благодаря ему.

Прежде чем я успеваю объяснить, почему я никогда не ела суши, слышится голос капитана.

— Добрый день, пассажиры. Говорит ваш капитан. Мы хотели бы извиниться за неожиданную турбулентность. Вскоре мы совершим предупредительную посадку в Оклахома-Сити.

Глава 4

ЛУНА

Оклахома-Сити подводит меня. Шторм не утихает. А это значит, что мы застрянем здесь, пока он не утихнет.

Мира, одиннадцать минут не кажутся таким уж долгим сроком, но когда это одиннадцать минут экстремальной турбулентности, кажется, что это никогда не закончится. Ровно столько, сколько было в худшем случае. Честно говоря, я не думаю, что это даже отдаленно точное время. Тридцать минут? Час? Может быть. Чертовски уверена, что это были не долбаные одиннадцать минут.

Теперь, когда адреналин и страх от совместного прохождения через это жуткое испытание прошли, я не уверена, где мы с Генри находимся. Все эти разговоры в самолете — это всё, что было, верно?

Дождь всё ещё льет, но, когда мы спускаемся по трапу, Генри сбрасывает свитер. Когда он перекидывает рюкзак через руку, его бицепсы напрягаются. Это, наряду с крепкими мышцами его предплечий, привлекает всё моё внимание. Я пялюсь, практически пуская слюни. Мне удалось взять себя в руки ещё в самолете, когда он одолжил мне теплый свитер, но прямо сейчас мои щеки краснеют, когда Генри замечает, что я пялюсь на него. Он ухмыляется, и волна возбуждения разгорается глубоко внутри меня.

Оказавшись внутри аэропорта, он отводит меня в сторону, подальше от всех остальных.

— Эй, итак…

Смотря на него снизу вверх, я понимаю, что он намного выше меня.

Карие глаза изучают моё лицо, останавливаясь на губах. Он облизывает свои, и у меня пересыхает во рту.

— Да? — слово срывается с моих губ, звуча скорее как вздох, чем что-либо ещё.

Левая бровь Генри выгибается в своей опасной манере. Мне нужно время, чтобы собраться с мыслями.

— Что, если мы пойдем куда-нибудь в уединенное место?

Я поднимаю на него глаза.

— Ты имеешь в виду… — я понимаю, что он имеет в виду. По крайней мере, мне так кажется.

— Ты и я, Луна, — его голос сочится чем-то густым и теплым, как мёд. — Делаем…всё, что захотим.

Он бочком подходит ближе, предлагая руку и обещая большее. Учитывая эту красивую улыбку, чем бы ни было это “всё”, это будет чертовски незабываемо.

У меня есть два варианта: взять его за руку и узнать, насколько мягки эти губы и так ли хорошо он выглядит без одежды или даже лучше. Или я могу уйти, найти тихий уголок, написать сестре о том, какая я идиотка, и дождаться самолета, который доставит меня в пункт назначения по расписанию.

Я знаю, что мне следует делать. Я знаю, что я хочу делать. Это не совпадает.

Когда я поднимаю взгляд, чтобы встретиться с его глубокими карими глазами, моё сердце колотится немного быстрее.

— Что скажешь на это? — его акцент становится сильнее.

Мой пульс подскакивает, когда я смотрю на его ожидающую руку. Раньше я задавалась вопросом, каково это — чувствовать их на себе. Теперь я могу это узнать.

Вот тогда я и думаю: «К чёрту это, что самое худшее может случиться? Больше никаких сожалений, верно?»

Делая вдох, я