Призрак Оперы - Гастон Леру

– Простите, мсье, но вы должны покинуть нас, – сказал докторсо своей самой любезной улыбкой. – Я должен позаботиться о мадемуазель Доэ.

– Я не больна, – резко сказала Кристина с энергией,настолько странной, насколько и неожиданной. Она встала и быстро провела рукойпо глазам. – Благодарю вас, доктор, но теперь мне надо побыть одной.Пожалуйста, оставьте меня. Я очень волнуюсь.

Доктор пытался протестовать, но, видя волнение своейпациентки, решил, что лучше всего предоставить ей возможность делать так, какона хочет. Он ушел вместе с Раулем, который смущенно остался стоять в коридоре.

– Я не узнаю ее сегодня, – заметил доктор. – Она обычнотакая спокойная и нежная…

И он ушел.

Рауль остался в одиночестве. Коридоры уже опустели. Вкомнате отдыха балерин, очевидно, началась церемония проводов. Подумав, чтоКристина, вероятно, тоже пойдет туда, Рауль ждал. Он отступил в желаннуютемноту дверного проема, по-прежнему чувствуя ужасную боль в том месте, гдебыло его сердце.

Внезапно дверь артистической уборной Кристины открылась, иоттуда вышла служанка с пакетами в руках.

Рауль остановил ее и спросил, как чувствует себя ее хозяйка.Девушка засмеялась и ответила, что Кристина чувствует себя вполне нормально, ноон не должен беспокоить ее, потому что она хочет побыть одна. И служанкапоспешно удалилась.

В разгоряченном сознании Рауля мелькнула безумная мысль:Кристина, очевидно, решила остаться одна, чтобы видеть его. Он же сказал, чтохочет поговорить с ней наедине. Едва дыша, он направился обратно к двери еекомнаты и уже поднял руку, чтобы постучать, но тут же ее опустил. Он услышалрезкий мужской голос, доносившийся из комнаты: «Кристина, вы должны любитьменя».

И голос Кристины, дрожащий и полный слез, ответил:

«Как вы можете говорить это мне? Ведь я пою только для вас!»Услышав эти слова, Рауль вынужден был прислониться к двери. Его сердце,которое, казалось, исчезло навсегда, вернулось к нему вновь и колотилось такгромко, что слышно было во всем коридоре. Если его сердце так стучит, его жемогут услышать, мелькнула мысль, дверь отворится, и его постыдно пошлют прочь.Боже, что за положение: он, де Шаньи, подслушивает у двери! Рауль положил оберуки на сердце, чтобы успокоить его. Но сердце – не собачья пасть, и даже есливы держите собаку обеими руками с закрытой пастью, чтобы заставить ее прекратитьневыносимый лай, вы все равно слышите, как она рычит.

Мужской голос заговорил опять:

– Вы, должно быть, устали.

– О да! Сегодня я отдала вам душу, и я мертва.

– Ваша душа прекрасна, дитя мое, – произнес мужчина, – и яблагодарю вас. Ни один император не получал такого подарка. Даже ангелы плакалисегодня.

Больше Рауль ничего не слышал. Опасаясь, что его увидят, онвернулся к темному дверному проему и решил ждать там, пока мужчина не покинеткомнату. Только что он познал любовь и ненависть. И все это в один вечер. Онзнал, кого любит, теперь оставалось узнать, кого он ненавидит.

К его удивлению, дверь открылась, и Кристина, одетая в меха,с лицом, скрытым под кружевной вуалью, вышла одна. Рауль заметил, что оназакрыла дверь, но не заперла ее. Он, даже не проводив ее взглядом, неотрываясь, смотрел на дверь. Она не открывалась. Когда Кристина скрылась вконце коридора, Рауль пересек его, открыл дверь комнаты и вошел внутрь. Оноказался в полной темноте. Газовый свет был выключен.

– Есть здесь кто-нибудь? – спросил он вибрирующим голосом.«Почему он скрывается?» – подумал юноша.

Он стоял спиной к закрытой двери. Темнота и тишина. Онслышал только звук собственного дыхания. Рауль даже не сознавал, наскольконеосторожным было его поведение.

– Вы не уйдете отсюда, пока я не выпущу вас, – резко сказалон. – Отвечайте, вы, если вы не трус! Но я разоблачу вас!

Рауль зажег спичку. Пламя на секунду осветило комнату.Никого! Заперев дверь, он зажег газовый свет, открыл стенные шкафы, поискал,заглянул в ванную, ощупал стены влажными руками. Пусто!

– Я теряю разум? – громко произнес он. Минут десять юношастоял, прислушиваясь к шипению газа, в полной тишине опустевшей комнаты; хотяон был влюблен, ему даже не пришло в голову взять ленту на память о любимойженщине. Он вышел совершенно потерянный, не понимая, что делает и куда идет.

Лишь почувствовав холодный воздух на лице, Рауль увидел, чтонаходится на нижней площадке узкой лестницы. За ним двигалась группа рабочих,которые несли некое подобие носилок, покрытых белой материей.

– Скажите, пожалуйста, где здесь выход? – спросил он.

– Прямо перед вами, – ответил один из рабочих. – Вы видите,дверь открыта. Но разрешите сначала нам пройти.

Рауль показал на носилки и спросил без особого интереса:

– Что это?

– Жозеф Бюке. Его нашли повешенным в третьем подвале междузадником и декорациями из «Короля Лахора».

Рауль отступил в сторону, пропуская рабочих вперед, затемпоклонился и вышел.

Между тем прощальная церемония началась. Как я уже говорил,это великолепное торжество было устроено Дебьенном и Полиньи по случаю их уходаиз Оперы. Употребляя банальное выражение, они хотели уйти в блеске славы. Все,кто хоть что-то значил в парижском обществе и искусстве, помогли импресариоорганизовать эту идеальную программу.

Все собрались в комнате отдыха танцовщиц. Ла Сорелли ждалаМушармена и Ришара с бокалом шампанского в руке и приготовленной речью.Танцовщицы кордебалета собрались вокруг нее, негромко обсуждая события дня.Возле столиков с едой, поставленных между картинами Буланже «Танец воина» и«Танец крестьян», уже образовалась гудящая толпа.

Некоторые балерины успели переодеться, но большинство всееще оставались в легких газовых одеждах. Все девушки сохраняли серьезный вид,который они считали подобающим случаю, – все, кроме маленькой Жамме, казалось,уже забывшей о привидении и смерти Жозефа Бюке. Она болтала, пританцовывая иподшучивая над своими друзьями, что, собственно, неудивительно, когда тебепятнадцать лет. Раздраженная Ла Сорелли строго призвала ее к порядку, едваДебьенн и Полиньи появились в комнате.

Оба уходящих директора казались веселыми. В провинции этопоказалось бы неестественным, но в столице считалось проявлением хорошеговкуса. Никто не мог бы слыть настоящим парижанином, не научившись надеватьмаску веселья на свои печали и маску уныния, скуки и безразличия на своивнутренние радости. Если вы знаете, что у одного из ваших друзей горе, непытайтесь утешать его: он скажет, что дела уже поправляются. Если же егопосетила удача, не поздравляйте его: он только удивится тому, что кто-товспомнил об этом. Парижане всегда чувствуют себя, как на маскараде, и двоестоль утонченных мужчин, как Дебьенн и Полиньи, конечно же не могли позволитьсебе демонстрировать перед обществом свое подлинное настроение.