Призрак Оперы - Гастон Леру

В тот вечер после овации, которую публика устроила КристинеДоэ, граф, повернувшись к брату, обратил внимание на его необыкновеннуюбледность и весьма встревожился.

– Разве ты не видишь, она вот-вот упадет в обморок? –взволнованно произнес Рауль.

И это была правда, потому что на сцене Кристину буквальноподдерживали партнеры.

– Ты сам вот-вот упадешь в обморок, – заметил Филипп,наклоняясь к брату. – В чем дело? Но Рауль, ничего не ответив, встал.

– Пойдем, – сказал он нетвердым голосом.

– Куда ты хочешь идти? – спросил Филипп, удивленныйволнением брата.

– Пойдем и посмотрим! Она впервые пела так! Филипп слюбопытством посмотрел на Рауля, и его губы растянулись в улыбке.

– Хорошо, почему бы и нет? – сказал он, делая вид, чтовосхищен предложением брата. – Пойдем.

У входа на сцену толпились люди. Пока братья ждали, чтобыпройти, Рауль разорвал свои перчатки, даже не осознавая, что делает. Филиппслишком любил брата, чтобы посмеяться над его нетерпением. Но теперь он понял,почему Рауль казался столь взволнованным и почему ему доставляло такоеудовольствие сводить все разговоры к тому, что происходит в Опере.

Они вступили на сцену.

Толпа мужчин в вечерних костюмах спешила к комнате танцовщицили в артистические уборные. Крики рабочих сцены смешивались с раздраженнымизамечаниями администраторов. Уходящие статисты из последней живой картины,толкающиеся артистки кордебалета, рама задника, которую куда-то несут, задник,опускаемый с чердака, настоящее, а не декоративное окно, которое крепятэнергичными ударами молотка, постоянные крики предостережений, заставляющие васоглядываться, чтобы кто-то не сбил с вашей головы шляпу или не свалил с ног, –такова обычная суматоха антракта, которая никогда не перестает поражатьновичка, подобного молодому человеку с белокурыми усами, голубыми глазами истройной фигурой, пересекавшему так быстро, насколько позволяли суета ископление людей, сцену. Сцену, на которой Кристина Доэ только что праздновалатриумф и под которой только что умер Жозеф Бюке.

Неразбериха никогда не была более полной, чем в этот вечер,но и Рауль никогда не был менее робким. Он решительно пробирался вперед, необращая внимания ни на что. Он был озабочен только своим желанием увидетьмолодую женщину, чей волшебный голос овладел его сердцем. Да, он чувствовал,что его бедное, неопытное сердце не принадлежит ему больше. Рауль пыталсязащитить его с того дня, когда Кристина, которую он знал еще маленькойдевочкой, вошла в его жизнь. Он решил, что должен бороться с нежными чувствами,которые она разбудила в нем, потому что поклялся любить только ту женщину,которая станет его женой. А разве мог он, аристократ, жениться на певице! Носейчас… Сейчас он перенес потрясение, в первую очередь, эмоциональное. Ониспытывал боль в груди, как будто кто-то открыл ее и извлек оттуда его сердце.И эту ужасную пустоту в груди нельзя было заполнить ничем, кроме как сердцемКристины. Таковы симптомы той болезни, понять которую, вероятно, могут лишь те,кто сам имел опыт, обычно характеризуемый как «влюблен без памяти».

Графу Филиппу было трудно поспевать за братом. Он все ещеулыбался.

В глубине сцены, около двойной двери к ступенькам лестницы,которая вела в комнату балерин и к ложам бенуара с левой стороны, Рауляостановила небольшая группа стажеров. Раздались насмешливые слова в его адрес,но Рауль не отвечал. В конце концов ему удалось пройти. Коридор был наполненвосклицаниями восторженных поклонников, но одно имя парило над этим гуломголосов: «Доэ! Доэ!» Следуя за Раулем, Филипп говорил себе: «Он знает дорогу,мошенник!» Это обстоятельство заинтриговало графа, ведь он никогда не бралбрата в артистическую уборную Кристины. Рауль, вероятно, ходил туда один, покаФилипп разговаривал, как обычно, с Ла Сорелли. Прима неизменно просила егопобыть с ней до выхода на сцену, кроме того, его приятной обязанностью былодержать маленькие гетры, которые она надевала, спускаясь из артистической,чтобы сохранить блеск своих атласных туфелек и чистоту трико телесного цвета. Унее было оправдание: она рано лишилась матери.

Отложив на несколько минут визит к Ла Сорелли, Филипп спешилза Раулем по коридору, который вел к комнате Кристины. Коридор этот сегодня былполон людьми как никогда. Все в Опере горячо обсуждали успех Кристины и ееобморок. Певица все еще не пришла в себя, и послали за доктором. Тот как разнаправлялся в артистическую, с трудом прокладывая себе дорогу сквозь толпупоклонников. Рауль шел за ним, почти наступая ему на пятки.

Доктор и Рауль вошли в комнату Кристины одновременно. Доктороказал ей первую помощь, и она наконец открыла глаза. Филипп был частью плотнойтолпы, стоявшей перед дверью.

– Не думаете ли вы, доктор, что эти господа должны покинутькомнату? – спросил Рауль с невероятной дерзостью. – Здесь ужасно душно.

– Вы правы, – согласился доктор и заставил выйти изпомещения всех, кроме Рауля и служанки.

Та смотрела на Рауля широко раскрытыми глазами, полнымисмущения. Она никогда до этого не видела этого юношу, но она не осмелиласьспросить его ни о чем.

Доктор же предположил, что, поскольку этот молодой человекдействовал таким образом, он, вероятно, имеет на это право. Так Рауль остался вкомнате, наблюдая, как к Кристине возвращается сознание, в то время как дажеДебьенн и Полиньи,, пришедшие выразить ей свое восхищение, были отодвинуты вкоридор вместе с другими мужчинами во фраках.

Граф Филипп де Шаньи, также изгнанный из комнаты, громкосмеясь, воскликнул:

– Ох плут! Плут!

Затем подумал: «Доверяй после этого тихоням. Однако оннастоящий Йаньи!» Граф направился к артистической уборной Ла Сорелли, но та ужеспускалась вниз со своими напуганными подругами, и они встретились, о чем я ужеговорил в начале этой главы.

В своей артистической комнате Кристина сделала глубокийвздох, ответом на который был стон. Она повернула голову и, увидев Рауля,вздрогнула. Она посмотрела на доктора, улыбнулась ему, затем взглянула наслужанку и опять на Рауля.

– Кто вы, мсье? – спросила она слабым голосом. Юношаопустился на колено и пылко поцеловал ее руку.

– Мадемуазель, – сказал он, – я тот маленький мальчик,который вошел в море, чтобы достать ваш шарф.

Кристина опять посмотрела на доктора и служанку, и все троезасмеялись. Рауль, покраснев, поднялся.

– Мадемуазель, поскольку вам доставляет удовольствие непризнавать меня, я хотел бы сказать вам кое-что наедине, очень важное.

– Вы не могли бы подождать, когда мне станет лучше? –произнесла девушка дрожащим голосом. – Вы очень добры..