Из тьмы - Елизавета Викторовна Харраби

клубом пыли. Ян Кравченко с интересом выглянул из-за дивана, Джоанна улыбнулась ему бледной полупрозрачной улыбкой и притихла насовсем, не издавая ни звука до конца вечера. Ян радостно выдохнул; можно было снова любоваться ею без ущерба для здоровья. Хотя из всех людей ему только Джо и улыбалась, зато Джо улыбалась только ему одному, и для Яна это было прелестнее всего. Безусловно, из-за красоты Джоанне Иоланте прощалось многое. Её белое, круглое, лунное лицо почти всегда выражало печальное равнодушие. Чистейшая фарфоровая кожа украшена вспышками алого румянца на обеих щеках. Джо Клеменс была куклой: очаровательной, безжизненной, от которой не оторвать глаз, но говорить с которой было порой попросту глупо и незачем, а порой боязно. То, что удавалось Джоанне лучше всего, было к тому же её любимым занятием — она прелестно, трогательно и загадочно молчала. А точнее, не говорила по-русски. Английский язык в счёт никто не брал: на своём родном, новокельтском, Джоанна могла болтать бесконечно, и никто не возражал. Сам по себе язык был мелодичным, интонации — чересчур прыгающими, очень странными и будто наигранными, речь — беглой, сбивчивой и совершенно непривычной русскому уху. Акцента кокни, который так нравился Яну с Тёмой, искоренить не удалось, хоть Ирина Дивановская и прилагала титанические усилия, чтобы помочь сводной сестре «звучать прилично». Произношение девочки почему-то волновало Иру больше остального, как будто Клеменс должны были со дня на день отвезти на Крафтс Дог Шоу и одним из требований к конкурсантам было наличие чистейшего британского произношения, которое в особенности шло её белоснежной аристократической коже и тёмным локонам.

Вторая вещь, о которой хлопотала Дивановская, — Джоаннин внешний вид. Именно для того ребёнка, которому это меньше всего нужно, Ира днём и ночью мастерила самые изысканные наряды: она шила платья, вязала джемперы и шарфы, перешивала свои старые шёлковые блузы и корсеты, укорачивала и строчила на швейной машинке ситцевые юбки, ставила заплатки на перчатки. Джоанна благодарна не была; как и обыкновенно, она не возражала, но одного несопротивления Ирине было мало. Она требовала восторженных криков и объятий любящей, доброй сестры, а получала крайне формальную и сухую реакцию отстранённого человека, который всеми силами стремился показать, что Ира Дивановская ему чужая.

Другой проблемой был старший из близнецов — Тёма Кравченко. Этот сорванец буквально питался кровью Ирины, и никакое другое блюдо его не устраивало. Чего он только не выделывал, лишь бы избавиться от её опеки: бил посуду, сдирал обои в гостиной, запугивал младшего брата, поджигал мусорки во дворе, дрался с девочками (с мальчиками воевать у него не хватало смелости), а когда Ира привыкла и к этому, в одиннадцать лет начал пить и курить. Но самым чудовищным недостатком его было то, что этот непослушный мальчишка был чертовски талантлив. В свои десять-одиннадцать лет он наизусть знал всего Пушкина и Лермонтова, исполнял на фортепиано рапсодии Листа и обладал такой гениальной мимикой, что актёрская игра его едва ли уступала Ильинскому или Чаплину. И Ире с Кассандрой впоследствии пришлось сменить гнев на равнодушие, закрыть глаза на Тёмины проделки; пусть паренёк выпускает пар время от времени, главное, чтобы не забрасывал музыкальную школу и театр.

С Яном, младшеньким, почти не было хлопот: он старался жить как можно незаметнее и требовал настолько мало внимания и ухода, что его можно было кормить раз в два дня и не мешать ему читать книги, и мальчик был совершенно счастлив. Одежду он зашивал себе сам, позднее сам научился готовить, сам ходил в магазин за продуктами и стал любимейшим из детей. Ира души в нём не чаяла. Однако была у Яна одна черта характера, которая впоследствии осложнила жизнь и ему, и Ире, — излишняя, почти что гротескная ведо́мость. Когда Ян ввиду этой черты зависел от Ирины, никаких трудностей не возникало; но в десять лет мальчик уже навсегда и всерьёз влюбился в Джоанну Клеменс, а будучи зависимым от неё, мог порой и ослушаться опекуншу.

Начиная с пятого класса близнецы Кравченко стали учиться в гимназии с обилием предметов социально-гуманитарного цикла, куда их сумела пристроить Ира после долгих месяцев отказов и конфликтов с администрацией. С одноклассниками никто из близнецов не дружил и даже не разговаривал, зато на кружках продлённого дня Тёма познакомился с мальчиком и девочкой, что учились на класс старше: Сашей и Оленькой.

Оленька Суббота была милейшим созданием, по происхождению еврейкой, по красоте — русской, по уму — женщиной. Её отец, Андрей Васильевич Вишневский (а Оля носила фамилию матери), был человеком богатым, солидным и крайне влиятельным, но до смешного заурядным. Помимо успешного бизнеса ему было нечем хвастаться. О принципах, нравственных ориентирах и жизненной позиции он впервые прочёл в иудейской брошюрке, которую ему чуть не насильно всунули возле метро три года тому назад. Вишневский расценил это как знак свыше и ударился в иудаизм, затянув с собой супругу и дочь. Были приобретены меноры, кипа и священные книги, что привело в восторг родственников-одесситов и испугало непослушную Оленьку Субботу. Теперь с дочерью Андрея Вишневского могли водиться лишь избранные — то есть те, кто ему понравится. И Саша, пожалуй, был пока единственным парнем, в дружеском общении с которым Оле не было отказано.

Саша Чипиров, её одноклассник и друг детства, был славным мальчиком, слишком правильным ввиду здравой набожности, строгим к себе, но с друзьями мягким и участливым. Помимо танцев и истории древнего мира он увлекался вязанием крючком. Улыбался он широко и приятно, но всегда только ртом и никогда — глазами. Его мать, Василиса Яковлевна, была больна раком, и мальчик старался радовать её, как мог и пока мог, вешая над её больничной койкой вязаные кашпо с крокусами. Изо дня в день он спрашивал, что ещё ему сделать, чтобы мама чаще улыбалась, на что мудрая Василиса Яковлевна хрестоматийно отвечала: «Помогай людям вокруг, Сашенька. А мне Господь поможет». Поэтому юный Саша ушёл с головой в волонтёрскую деятельность и дал маме клятву, что с шестнадцати лет станет донором крови.

Эти двое — Саша и Оля — были друзьями настоящими, с семи лет они были партнёрами по бальным танцам, и Тёма впервые заметил их в школьном актовом зале, когда друзья исполняли ча-ча-ча на День матери. Рыжий повеса присоединился к уютной компании, и начались бесконечные походы в гости, прогулки после школьных занятий, общие шутки и секреты. Так что к одиннадцати годам лучшими друзьями Тёмы были не только книги, но целых два человека.

Сначала Тёма решил, что надеяться на взаимность