Из тьмы - Елизавета Викторовна Харраби

со стороны Оленьки бесполезно — с таким благоговейным трепетом её друг Саша смотрел на Субботу во время репетиций, что Тёма не посмел омрачать этот взгляд идеей соперничества. Две недели он страдал от иллюзии влюблённости, а в начале третьей спросил Сашу прямо, насколько серьёзно ему нравится Оля Суббота, точнее сказать, насколько сильнее Тёминого он в неё влюблён. Но Саша Чипиров развеял миф однозначным ответом:

— Ты что! Мы друзья. Как же Оленька может мне нравиться? — скромно засмеялся он. — А если бы и нравилась… Оля — иудейка. Я православный христианин. Понимаешь?

— Ну и славно! — обрадовался Тёма, сумевший сохранить и дружбу, и влюблённость. Через месяц, правда, с Оленьки Субботы он переключился на одноклассниц. Тайно вздыхать о подруге было приятнее, особенно когда чувства его подкреплялись ревностью.

После нескольких свиданий с девочками из параллельных классов Тёма вспомнил, что сызмальства был очарован одной замечательной девочкой, с которой ходил в подготовительную группу детского сада. Её звали Маргарита Иматрова, и Тёма влюбился в неё сначала за карие глаза и светло-рыжие волосы, а затем он узнал, что ещё Рита Иматрова ходит на балет и наделена божественной пластичностью прирождённой балерины, и потерял голову окончательно. Вспомнил он о ней неслучайно. Саша с Олей позвали Тёму на отчётный концерт в Дом творчества. После них сразу выступала балетная труппа. Там Тёма Кравченко и заметил свой предмет воздыхания. Он узнал Риту Иматрову именно по её грации и манере держаться. Её волосы из рыжих превратились в медово-русые, глаза-огоньки спрятались за хитрым вздёрнутым носом с горбинкой, скулы заострились, так что прежнюю Риту было не узнать. И только тонкие руки, пляшущие в непрекращающемся монологе юношеской спеси, да привычка ходить пританцовывая, точно плывя по земле, едва касаясь её кончиками пальцев, выдавали в ней ту самую Риту Иматрову, которую ни с кем не спутаешь даже спустя десять, тридцать и семьдесят лет.

Весь концерт Тёма мучил голову сочинением белого стиха, посвящённого Ритиному сольному танцу. «Вы прекрасны!» Банально. «Ваши движения заставили моё сердце…» Чепуха! «Вы…» Почему на «вы»? Кравченко дёргал ногой так энергично, что не заметил, как через минуту стал бесцеремонно барабанить ботинком по впереди стоявшему креслу. Недовольный зритель повернулся к юноше:

— Молодой человек! — громко шепнул он. — Молодой человек, держите себя в руках.

— Но она прекрасно танцевала, — жалостливо поджал губы Тёма. — Как тут усидеть на месте! Вы меня понимаете?

— Понимаю-понимаю, только тише.

Зритель прислонил палец к губам, подмигнул Тёме, точно маленькому ребёнку, и отвернулся.

«Я ей скажу, — вслух начал бормотать Тёма. — Не нужно стихов. Она поймёт по взгляду».

Под громкие аплодисменты и музыку воспитанники стали кланяться и спускаться со сцены. Тогда Тёма встал и немедленно подошёл к Рите. Он посмотрел на неё тем самым отрепетированным восторженным взглядом. Но девушка, увлечённая анекдотами подруг, прошла мимо, даже не взглянув на него.

Придя домой, юноша огласил каприз сердца: «Я хочу танцевать, как на Бродвее», — и начал упрашивать Иру записать его в секцию. В группе бальных танцев, куда ходили Оленька Суббота с Сашей Чипировым, свободных мест не оказалось, а в другой кружок Тёма ходить наотрез отказался. Тогда добрая Оленька вызвалась помочь другу освоить базовые движения и раз в неделю после занятий в кружках учила его танцевать на заднем дворе школы творчества.

А Ян Кравченко с ума сходил по непревзойдённой красавице Джоанне Клеменс. Аутизм шёл ей даже больше синего бархатного платья, подол которого Ян то и дело заботливо поглаживал во время разговора с девочкой. Джоанна не отвечала ему. Ян был счастлив слышать тишину. Молчание только красило её. Изредка Джо реагировала тяжёлым мяуканьем или искажёнными английскими ругательствами, и это звучало совершенно мило. Когда Клеменс пыталась говорить на английском, она забавно высовывала язык и зажимала его между зубов, издавая странные свистящие звуки. Ян по-доброму смеялся над очаровательной мимикой аутистки.

Джоанна подпустила его к себе не сразу. Первый год она кусалась и вопила, била мальчика, как и Иру с Кассандрой. Но Ян, в отличие от отчаявшихся женщин, проявил стойкость и добился расположения Джо элементарным спокойствием. Когда она колотила его, мальчик молчал и улыбался. Джоанне вскоре надоела его однообразная реакция, но всерьёз заинтересовала покладистость характера, и ребята начали дружить. Утрата родителей и немая тоска по ним сблизили детей ещё сильнее. Ян то и дело плакал, вздрагивал в пустой комнате от кажущегося шума и мучился бессонницей. Джоанна кричала и била себя по голове кулаками. Увидев в глазах девочки знакомую печаль, Ян понял, что им суждено держаться вместе и спасать друг друга от невозможного одиночества.

Особенно поддержка Яна понадобилась девушке после события, которое Ничка Карась ввиду скудного словарного запаса назвала «большой-большой сильной плохой ссорой». Произошло это в один из прохладных майских деньков, когда Джо гуляла с Яном во дворе и увидела возле клумбы голубоглазого котёнка с чёрным хвостом и белыми лапками. Людей Клеменс на дух не переносила, но маленькие брошеные животные иногда вызывали у неё сочувствие. Джо вдруг изменилась в лице, заплакала, подбежала к котёнку и крепко его обняла. Ян испугался, что девочка может навредить животному, но Клеменс заулыбалась и, поглаживая свалявшуюся шерсть котёнка, промямлила: “I’m gonna keep you. I’ll call you Charles!”

Но Ира с Кассандрой не обрадовались ещё одной голодной пасти и на следующий день отдали котёнка в приют. Джоанна, впервые за долгое время нашедшая в себе силы испытать любовь к живому существу, потерявшая только что обретённого друга, обозлилась на Иру окончательно. Способ мести она придумала за секунду. Неделю назад Ирина с Кассандрой купили первый в жизни компьютер, на который копили два года. Покупку обмывали три дня и ещё четыре дня инструктировали детей, как пользоваться мышью, куда можно и нельзя нажимать, сколько минут в день можно пользоваться компьютером близнецам, сколько — Ничке, а сколько (нисколько) — Джоанне, и объясняли Тёме, почему не стоит проливать пиво на клавиатуру — иными словами, женщины сразу обозначили непостижимую ценность этой заморской вещи и обещали отрубить голову любому, кто притронется к ней без разрешения. Что ж, Ира сама напросилась. Монитор был выброшен Джоанной в окно, а системный блок она раздробила чугунной сковородой у сестры на глазах. Уставший человек говорит правду чаще, чем терпящий. Вот и Ира, устав терпеть, во всё горло завыла: «Я ненавижу тебя, Джоанна Иоланта Клеменс! Это из-за тебя мой отец повесился, из-за тебя и твоей шлюхи-матери!»

Она спохватилась и зажала рот обеими ладонями, лишь бы из него больше не вырвалось ни единого пакостного слова.