Из тьмы - Елизавета Викторовна Харраби

научить тебя улыбаться. Если бы ты могла реагировать на людей, тогда тебя бы никто больше не принял за аутистку. У тебя было бы столько друзей! И когда тебе снимут диагноз, я мог бы… Джо, можно я скажу? Я бы тогда сделал тебе предложение, как только нам исполнится по восемнадцать. Мы были бы счастливы. Ты бы согласилась? Джо, можно я тебя поцелую?

Юноша приблизился к губам Джоанны, девушка издала приятный звук, похожий на мяуканье, и опустила голову.

— Sorry, — Ян вмиг отпрянул. — Я не буду, если ты не разрешаешь.

***

Неделю Ира не подходила к Джоанне. Простить легко, понять возможно, но сообщить об этом вербально куда сложнее. Чтобы ободрить опекуншу, Тёма принял решение собрать деньги на новый компьютер. Он играл на гитаре в переходах и у метро, бегал от полиции, просил милостыню у прохожих на улице, а потом плюнул и пришёл жаловаться на жизнь Саше Чипирову.

— Дашь денег в долг? У нас сломался компьютер, — с порога начал рыжий сирота.

— У вас есть компьютер? — удивился Саша и скрестил руки на груди. — Опять обманываешь меня? На бутылку просишь?

— Зря я к тебе пришёл, — обиделся Тёма и собрался хлопнуть дверью. Саша его остановил.

— Ладно. Сколько нужно?

Кравченко задумался. Если просить в долг, то сразу много и надолго.

— Нам нужно починить старый системный блок. Или купить новый, если в ремонте откажут. Ещё хлеба купить и мне пачку сигарет на завтра. А сколько дашь в долг?

Саша пожал плечами, жалея, что не дал Тёме вовремя закрыть за собой дверь.

— Давай десять рублей, — пошутил Тёма. — Хотя нет, сто; нет, две тысячи!

— Хорошо, — улыбнулся юноша и потянулся за кошельком. Достал две мятые купюры, протянул их приятелю: — Вот, возьми.

— А если попрошу миллион, дашь и миллион?

— Боюсь, миллиона у меня нет, — Саша виновато развёл руками.

— А сколько есть?

— Три тысячи.

— И на что ты их тратишь?

— На школьные обеды и на проезд, — ответил юноша и раскрыл потрёпанный чёрный кошелёк, в котором лежала последняя тысячерублёвая купюра. — Зимой и весной я езжу на танцы на трамвае. И в школу тоже.

— Значит, в этом месяце пешком прогуляешься, — ехидно осклабился Тёма, запустил руку в кошелёк друга и вынул третью тысячу. — Ты ведь не возражаешь?

— Бери на здоровье, — согласился Чипиров, — уверен, вашей семье деньги нужнее. Надеюсь, ты поделишься ими с ребятами, а не пропьёшь в первый же вечер. Не забудь отремонтировать компьютер.

Кравченко прыснул со смеху.

— Расслабься, Саш, я пошутил, — неловко выдавил он и собрался было вернуть деньги на место, но Саша быстро захлопнул кошелёк и убрал его обратно в карман.

— Нет, нет, бери, — настоял он без тени иронии. — Это дело принципа. Когда просят, я всегда даю.

— Всегда? — Тёма решил зацепиться за эту фразу. — Всегда-всегда, честно?

Саша решительно кивнул.

— И в ночлеге не откажешь?

— Конечно, — радостно, с душой произнёс Александр.

— И одежду свою отдашь? Мне нравится твоя рубашка, давно к ней присматриваюсь.

Саша без малейшего колебания снял с себя зелёную фланелевую рубашку, продемонстрировал заодно исколотые иглами сгибы локтей — в очреденой раз похвастался, что состоит в сообществе доноров — и, оставшись в одной майке, отдал одеяние Тёме. На все отпирания и отшучивания Чипиров категорично мотал головой.

— Нет, нет, я человек слова, — продолжал он, — я реагирую на просьбу.

Кравченко в раздумьях принялся щупать подбородок. Глаза его загорелись. Он надел рубашку поверх тонкой хлопковой футболки, поправил воротник и устремил нахальный взгляд на собеседника.

— Раздевайся! — выпалил он.

— Зачем? — Чипиров в недоумении поднял брови.

— Я хочу всю твою одежду, раздевайся. Или слабо́?

— Неужели тебе нужно и моё нижнее бельё? — провокации Тёмы лишь раззадорили светлого юношу.

— Ну, носить твои трусы я, конечно, не буду; мне любопытно посмотреть, как далеко ты зайдёшь.

— Цель не в слепом выполнении указаний, а в помощи ближнему, — наставительно произнёс Саша и поднял к небу указательный палец. — Я даю только то, что человеку нужно. Я всегда помогаю. Я помогаю даже тогда, когда знаю, что моя помощь может навредить; когда нищий в переходе просит двадцать рублей на метро, я всегда даю, даже если знаю, что на собранные деньги он купит бутылку дешёвой водки. Я всё равно дам денег. Потому что верю: однажды в помощи будет нуждаться тот, кто употребит эти деньги на благо. Я верю, что если человек просит десять рублей, а ему дать две тысячи, то он задумается и, возможно, задумается серьёзно и к чему-нибудь да придёт в своих размышлениях.

— Да ты просто слабак, — усмехнулся Тёма, демонстративно любуясь отутюженными манжетами своей новой рубашки. — Твоя позиция такова: лучше дам на всякий случай, не нужны мне проблемы, а то не дам — меня ограбят! Весьма конформистская позиция, должен сказать. Никакая не христианская.

— Да, ты прав, — тихо, по-доброму, ответил Саша.

— Слабовольный лицемер, — Тёма с наслаждением плевался оскорблениями, — ханжа! Вот ты кто, ханжа. Фарисей!

— Фарисей, — кивнул Саша, улыбнувшись своей обыкновенной скромной, светлой улыбкой. Тёму сбила с толку его реакция.

— Ты что, никогда ни с кем не споришь? — спросил он.

— Никогда.

— Почему? — искренне поинтересовался Тёма. — Боязно?

— Бесполезно. Когда-нибудь люди устанут спорить и кричать; и тогда они начнут слушать. Я верю, что однажды это случится.

— Теперь я чувствую себя неловко, — вспылил Тёма. Ему было досадно. — Теперь я тебе должен!

— Ты ничего мне не должен, — улыбнулся Саша и крепко обнял друга. — Разве что, если когда-нибудь ты сам захочешь, сможешь ответить на добро добром.

— Понимаешь, ты сидишь голый, а мне даже нечего дать тебе взамен. У меня единственная рубашка, которую не стыдно отдать, — то есть без дыр, без заплат, чистая, новая, не замызганная, — это вот эта! — Тёма показал на грудь, имея в виду рубашку Саши Чипирова.

— Ничего страшного.

— Да нет, это страшно! Мне совсем нечего предложить тебе взамен. Я даже не могу научить тебя танцам, ты и без меня танцевать умеешь, да ещё партнёршу какую получил — с тобой танцует сама Оленька Суббота! Я, если на то пошло, немного тебе даже завидую. У тебя есть всё, что нужно, притом, что ты нищий и, извини за прямоту, несильно образован. Ты прекрасен и почти гениален в одной области, а в остальных уступаешь любому первокласснику. В то же время ты, будучи нищим интеллектуально и материально, обладаешь несметными духовными богатствами и, делясь именно ими с людьми, находишь в себе силы делиться и всем остальным. Иногда кажется, попроси я в самом деле миллион, тот, что главный на небесах, снизойдёт на