Брат-юннат - Станислав Востоков

Шеф направился к мешку гигантских размеров. Одной рукой он зажал нос, а другой ловко развязал матерчатое горло. Затем взял совок и осторожно погрузил в мешок.

Совок возвращался на свет очень медленно. Наконец я увидел горку рыжих полупрозрачных тел. Это был сушёный рачок гаммарус. Аквариумисты ещё называют его мормышом. Держа совок как можно дальше от себя, Сергей медленно, с какой-то торжественностью пронёс его через кухню и с величайшей предосторожностью высыпал в таз. Всё это напоминало отрывок современного, не очень понятного балета.

Потом шеф отбежал от мешанки и только тогда задышал. Глаза у него слезились.

Он снова помесил корм и перелил его в пару мелких, но широких алюминиевых кормушек. Сергей поднял ту, что побольше, и глазами показал на меньшую. Я послушно поднял кормушку. Она напоминала гигантскую супницу, где плескались широкие, почти морские, волны. На ходу они прибоем обрушивались на алюминиевые берега и грозили разлиться по служебному помещению.

Мелкими шажками мы прошли левое крыло дома и выбрели на улицу: странный балет продолжался. Посетители глядели на нас во все глаза.

С этой стороны дома располагались маленькие клетки с совами, загоны с эму и фламинго.

Розовые птицы с кривыми клювами бродили по чёрной жиже. Фламинго и грязь – вот всё, что было в последнем загоне.

Сергей в несколько неожиданном «па» пнул калитку, и мы зачмокали по жиже.

Фламинго, волнуясь и трубя, отхлынули к дальней сетке. Сергей опустил кормушку в центре загона. Другую я поставил рядом.

Стараясь не потерять брод, мы вернулись к дому.

Тут я задал беспокоивший меня вопрос:

– Правда, что в природе главная еда фламинго – рачки?

Сергей кивнул.

– Почему же мы даём их так мало?

Мой шеф сощурил глаза и оглушительно чихнул. Нос его сильно покраснел и даже, кажется, слегка светился.

– Потому что у меня на этих проклятых рачков аллергия!

Накормив фламинго, мы вернулись на кухню. Тут были почти все сотрудники отдела, и среди них та самая женщина в военных штанах. С нехорошим выражением лица она резала мясо огромным ножом. Её тяжёлые серьги качались, как маятники настенных часов.

– Для кого мясо режут? – поинтересовался я.

– Тетерина страусов кормит, – объяснил Сергей.

Я обалдел.

– Мясом – страусов?

– Надо же им что-то кроме пшённой каши есть!

– Пшённой каши? – совсем смутился я. – Они разве в природе кашу едят?

Тетерина услышала разговор. Слух у неё, вопреки фамилии, был острейший.

– Не знаю, как в природе, а у нас чё дадут, то и жрут. Понял?

– Понял он, понял, – лениво ответил Сергей.

Тетерина свалила нарезанное мясо в кривую кастрюлю, взяла её в руки и подошла ко мне.

– Ты смотри у меня! – Тетерина неожиданно сильно ткнула в меня кастрюлей.

Грудь моя слиплась со спиной. С минуту я пытался вздохнуть, но у меня ничего не получалось. Наконец воздух со свистом ворвался в лёгкие. Я бухнулся на табуретку.

Тем временем Тетерина скрылась в левом крыле, где был проход к страусам.

Сергей посмотрел ей вслед.

– Вот ёлка зелёная!

Он подошёл ко мне и похлопал по спине.

– Не обращай внимания.

Но я не понимал, как можно не обращать внимания на то, что тебя тычут кастрюлями.

Тем временем другие работники успели приготовить в гигантском тазу мешанку для уток-лебедей и разойтись по клеткам. В зоопарке наступил час кормления. Это единственное время, когда здесь царит тишина. Жевать и клевать животные умеют почти бесшумно.

Сергей поднял таз и высыпал остатки мешанки в ведро, где было написано «Пруд».

Мешанки оказалось много. Она горкой выглядывала из ведра. Сергей подошел ко мне.

– Ну как, брат-юннат, жив?

– Вроде бы.

– Тогда бери ведро!

От тяжести плечи мои распрямились, лёгкие расправились. Дышать стало легче.

– Куда идём?

Сергей огляделся, будто вспоминая, что мы должны сделать.

– Идём на пруд! Уток кормить.

Мы пересекли дворик с ванной и пошли между посетителями. Некоторые люди замечали ведро с надписью «Пруд», и на их лицах появлялось любопытство.

Дорога между клетками пролегала по склону. Увлекаемый ведром, я с трудом удерживался от того, чтобы побежать вниз. Наконец мы остановились у водной глади, блестевшей за невысоким чёрным забором.

– Понимаешь, – Сергей отворил калитку, – Тетерина – обычный человек. Таких в зоопарке большинство. Она раньше на фабрике фартуки шила, поэтому и работает, как рабочий на заводе. Без души. Оттарабанит своё и домой. А ведь, чтоб с животными работать – душа нужна!

Мы зашли в калитку.

– Нужно постоянно быть рядом с животными: наблюдать, как они принимают пищу, заносить в дневник особенности их поведения.

Я решил завтра же завести дневник, чтобы заносить туда наблюдения за животными.

– Если подходить к делу серьёзно, то в зоопарке нужно работать без выходных и даже круглые сутки! Только тогда можно увидеть, чего животным не хватает!

Я тут же захотел подойти к делу серьёзно и стал думать, что скажет мама, если я буду пропадать в зоопарке круглые сутки.

Неожиданно водная поверхность передо мной разделилась надвое. Одна половина была круглой и лежала у ног, другая имела прямоугольную форму и находилась на возвышенности. Хотя водоёмов было два, их в зоопарке объединяли общим словом «Пруд».

Между верхним бассейном и нижним прудом находился сложенный из камней водопад, откуда никакая вода, однако, не падала. Вместо воды с него свешивались бурые палки, падали скрюченные кулачки прошлогодних листьев. Правильной работе системы мешал затор. Видимо, водопад давно не чистили.

По берегу нижнего пруда двигалась толпа уток разных цветов и форм. Двигалась она так ловко, что умудрялась не выходить за пределы клочка земли, центр которого обозначала огромная кормушка. Это утиное сборище было похоже на разноцветные стёклышки калейдоскопа, которые то и дело складывались в новые узоры. Но если для получения калейдоскопического орнамента нужно вертеть трубу, то для создания новых утиных узоров никаких посторонних сил не требовалось. Птицами двигал голод.

Недолго думая, Сергей взял у меня ведро и опрокинул в кормушку.