Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни - Дэниел К. Деннетт

Эйген привлекает наше внимание к тому факту, что, эволюционируя, вирусы не стоят в очереди; они путешествуют огромными стаями практически идентичных особей, образуя в Библиотеке Менделя пушистое облако, которое Эйген называет «квазивидом». Мы уже наблюдали в Вавилонской библиотеке невообразимо огромное облако вариантов «Моби Дика», но в любой из существующих в действительности библиотек на полках, вероятно, не одно или два издания произведений, а в случае такой по-настоящему популярной книги, как «Моби Дик», в хранилище, скорее всего, окажется несколько копий одного издания. Итак, подобно существующим в действительности собраниям «Моби Дика», существующие в действительности облака вирусов включают множество идентичных копий, а также множество копий с незначительными типографическими отличиями. Согласно Эйгену, из этого факта следуют некоторые выводы, которые «классические» дарвинисты проигнорировали. Скорость молекулярной эволюции можно объяснить посредством очертаний облака вариантов.

Для канонической версии вида (подобной каноническому тексту «Моби Дика») у генетиков есть устоявшийся термин – дикий тип. Биологи зачастую предполагали, что чистый дикий тип будет доминировать среди множества различных генотипов популяции. По аналогии с этим можно сказать, что в любом библиотечном собрании копий «Моби Дика» большинство из них будет копиями широко распространенного или канонического издания, если таковое есть. Но в случае живых организмов – как и книг – это не обязательно так. На деле дикий тип является всего лишь абстракцией, подобной Среднему налогоплательщику, и в популяции может вовсе не быть индивидов с геномом именно дикого типа. (Разумеется, это верно и для книг – ученые могут годами спорить об аутентичности конкретного слова в конкретном тексте, и до того, как такие споры не будут решены, никто не может с абсолютной уверенностью сказать, каким был каноничный текст данного произведения (его дикий тип), но вряд ли кто-нибудь усомнится в том, о каком именно произведении идет речь. Хорошим примером был бы «Улисс» Джеймса Джойса.)

Эйген указывает, что такое распространение «сущности» на множество практически идентичных носителей делает эту сущность гораздо более подвижной, гораздо легче приспосабливающейся (в особенности на «гористых» адаптивных ландшафтах с большим количеством вершин и нечастыми пологими склонами). Это позволяет сущности рассылать по соседним холмам и гребням гор эффективные разведотряды, пренебрегая расточительным исследованием равнин, а потому чрезвычайно (не Чрезвычайно, но вполне достаточно для того, чтобы разница была велика) усилить свою способность находить более высокие вершины и более благоприятные условия на некоторой дистанции от центра, где притаился (вымышленный) дикий тип254.

Эйген резюмирует причины, по которым это работает, следующим образом:

Итак, существует тесная связь между характером адаптивного ландшафта и населяющей его популяцией: она порождает ряд петель обратной связи, обычно соединяющих одну темпорально стабильную формулировку задачи с другой. Стоит вам взойти на вершину, как весь ландшафт начнет подниматься и вздыматься, образовывая новый горный хребет, и вы снова начнете восхождение. По сути дела, ландшафт постоянно меняется прямо у вас под ногами (если вы – квазивид вирусов).

Однако все это вовсе на так революционно, как утверждает Эйген. Сам Сьюалл Райт в своей «теории смещающегося равновесия» попытался объяснить, как многочисленные вершины и изменчивые ландшафты могли бы преодолеваться не отдельными особями «дикого типа», а различающимися численностью популяциями разновидностей, тогда как Эрнст Майр много лет настаивал, что самую суть дарвинизма составляет «популяционное мышление», которое генетики игнорируют на свой страх и риск. Так что Эйген не совершил переворота в области дарвинизма, но скорее (и это немаловажный вклад) сформулировал несколько новых теорий, проясняющих и подкрепляющих недооцененные и недостаточно внятно выраженные идеи, которые были годами известны. Когда Эйген заявляет: «Вызываемое этим (количественное) ускорение эволюции так велико, что представляется биологам новым удивительным качеством, способностью „видеть наперед“, чем-то, что для традиционного дарвинизма было бы совершенной ересью!» – он поддается всем хорошо знакомому соблазну сгустить краски и игнорирует тот факт, что множество биологов по меньшей мере предчувствовало, если не приближало его «революцию».

В конце концов, когда теоретики традиционного дарвинизма формируют адаптивные ландшафты, а затем случайным образом разбрасывают по ним генотипы, чтобы вычислить, что, согласно теории, с ними произойдет, – они знают, что в природе никто не забрасывает генотипы в изначально существующие географические точки случайным образом. Любая модель продолжительного процесса предполагает произвольно избранный «момент» начала; занавес поднимается, и затем модель демонстрирует, что произойдет дальше. Если, взглянув на такую модель, мы увидим, что «изначально» некоторое количество кандидатов было раскидано по равнинам, то можно с уверенностью ожидать, что теоретик поймет, что они не «всегда» были там – что бы это ни значило! Где бы в определенный момент времени на адаптивном ландшафте ни находились генотипы-кандидаты, там раньше находились вершины, или этих кандидатов там не было бы, так что долины, где находятся эти кандидаты, должны быть сравнительно новыми, новым затруднением, с которым они столкнулись в ходе эволюции. Лишь такое допущение может объяснить само нахождение кандидатов в долинах. Теория Эйгена укрепляет нас в понимании, что если мы хотим, чтобы наши модели выполняли ту задачу, которую, по мнению дарвинистов, всегда могли выполнять их более простые модели, то придется ввести в них эти условия.