Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни - Дэниел К. Деннетт

Все самые существенные особенности молекулярного дизайна можно рассматривать с инженерной точки зрения. С одной стороны, возьмем тот факт, что формы макромолекул делятся на две основные категории: симметричные и хиральные (которые могут быть закручены влево или вправо). Существует причина, почему столь многие из них симметричны:

Но тогда что делать с асимметричными или хиральными формами? Существует ли причина, по которой они должны быть закручены, скажем, влево, а не вправо? Вероятнее всего нет, но: «Даже если не существует априорного физического объяснения такого решения, даже если это всего лишь краткая флуктуация, на мгновение дающая преимущество одной из двух равновероятных возможностей, самоподтверждающая природа отбора превратит случайное решение в существенное и постоянное нарушение симметрии. Причина здесь будет чисто „исторической“»267.

Таким образом, общая хиральность органических молекул (в нашей части вселенной) могла быть еще одним феноменом QWERTY, или тем, что Крик назвал «замороженной случайностью»268. Но даже в случае такого феномена QWERTY, если условия подходящие, а возможности, а значит и давление, достаточно ярко выражены, все может перемениться и будет установлен новый стандарт. Вероятно, именно это и произошло, когда язык ДНК заменил язык РНК в качестве lingua franca кодирования сложных организмов. Причины, по которым ему было отдано предпочтение, ясны: поскольку ДНК двуспиральна, этот язык допускает существование системы энзимов, которые могут исправлять ошибки копирования в одной спирали, сверившись с ее товаркой. Благодаря этому возможно создание более длинных и сложных геномов269.

Заметим, что это рассуждение не приводит к выводу, будто двуспиральная ДНК должна была появиться, ибо у Матери-Природы не было никаких намерений создавать многоклеточную жизнь. Ясно лишь, что если начала развиваться двуспиральная ДНК, то появляются и связанные с нею новые возможности. Поэтому для тех образцов в пространстве всех возможных форм жизни, которые этими возможностями пользуются, она становится необходимой, и если эти формы жизни преобладают над теми, что открывшимися возможностями не пользуются, то этот raison d’être языка ДНК находит ретроспективное подтверждение. Эволюция всегда обнаруживает причины именно так – путем ретроспективного подтверждения.

Давным-давно в мире не было ни разума, ни смысла, ни ошибок, ни функций, ни причин, ни жизни. Ныне все эти удивительные вещи существуют. Должен быть способ рассказать историю их появления, и такая история должна крошечными шажками продвигаться от элементов, совершенно лишенных волшебных свойств, к элементам, очевидным образом ими обладающим. На этом пути должны обнаружиться перешейки – ненадежные, или противоречивые, или попросту не поддающиеся классификации посредники. Все эти удивительные свойства должны были возникнуть постепенно, поэтапно, и даже ретроспективно этапы эти едва заметны.

Вспомним, что в предыдущей главе существование либо Первого Живого Организма, либо бесконечной вереницы Живых Организмов казалось нам очевидным и, может быть, даже логически истинным. Однако эта дихотомия, разумеется, является ложной, и стандартное дарвинистское решение, с которым мы будем сталкиваться снова и снова, было следующим: существовала конечная вереница, в которой искомое волшебное свойство (в данном случае – жизнь) приобреталось в ходе крошечных – возможно, даже незаметных – поправок или прибавлений.

Вот самый общий набросок программы дарвиновского объяснения. Переход от древности, когда не было никакого x, ко времени более позднему, когда x в избытке, осуществляется конечной последовательностью шагов, когда убежденность, будто «все еще нет, ну практически нет, никакого x», постепенно сходит на нет; ряд таких «спорных» шагов в конечном счете подводит нас к этапам, на которых становится вполне очевидно, что «разумеется, x – и много x – наличествует». Мы нигде не проводим никаких границ.

Заметьте, что происходит в частном случае возникновения жизни, если мы пытаемся границу провести. Разверзается трясина истин – без сомнения, по большей части неизвестных нам в подробностях, – любую из которых можно, «в принципе», отождествить, если мы пожелаем, с истиной, подтверждающей существование Адама Протобактериального. Мы можем как нам будет угодно уточнять определение Первого Живого Организма, но, забравшись в свою машину времени, чтобы вернуться в прошлое и стать свидетелями этого момента, обнаружим, что Адам Протобактериальный, как бы мы его ни определяли, скорее всего, столь же непримечателен, как Митохондриальная Ева. Логика подсказывает, что, вероятно, имело место множество фальстартов, которые ничем интересным не отличались от того, с которого началась серия выигрышей. Титул Адама опять-таки присваивается ретроспективно, и будет фундаментальной мыслительной ошибкой спрашивать, в силу какого существенного отличия он положил начало существованию жизни. Нет необходимости в различиях между Адамом и Бадамом, его абсолютной – атом к атому – копией, которой просто не посчастливилось положить начало чему-нибудь примечательному. Для теории Дарвина это – не проблема, а причина ее убедительности. Как пишет об этом Кюпперс: «То, что мы очевидно не способны дать внятное определение феномену „жизнь“, свидетельствует не против, а в пользу возможности совершенно физического объяснения феноменов жизни»272.