Каникулы вне закона - Валериан Скворцов

— С этим все в порядке. Испечем другой. Нет проблем!

— Есть проблемы. Запомни, что я тебе скажу. Пока ты не определишься с вором, и последующие выпечки обречены исчезать. Мне нужен вор… И еще… Попроси Олега Притулина взять у сестры, мадам Жибековой, двадцать третий том бэ-эс-эм.

— Что такое бэ-эс-эм? — спросил Матье, выпускник советского вуза.

— О, Господи… Если ни ты, ни, возможно, Олег не знаете, то мадам поймет, что это такая книга. Справочная. Повтори!

— Двадцать третий том бэ-эс-эм.

— Молодец какой… Возьми её у Олега и придержи у себя до моего появления. И не листай, чтобы оттуда ни листика не вывалилось. Ни листика! Если же я не возникну, получишь команду, куда или кому передать. Кстати, если Олег попытается намекать на некие отношения твои со мной или его с нами, сделай вид, что… В общем, не вникая, просто сделай вид, что вникаешь, да никак не вникнешь. Понял?

— Кажется… Сделаю, дядя Бэз! У вас хорошее настроение! Видно, финансовое улучшение, а я…

Ах, стервец, подумал я и, не прощаясь, повесил трубку. Следующий вопрос был бы — откуда я звоню. По той же причине я преодолел желание позвонить Ляззат на её мобильный.

Дикторша на немецком и английском объявила о посадке самолета компании «Таи эруэйз», прибывшего из Лондона и продолжающего полет по маршруту Франкфурт — Дубай — Нью-Дели — Бангкок. Пассажиров просили пройти на регистрацию.

Я уже опробовал пластиковую карточку банка «Пари-Ба» в ресторане. Она работала. Еще я купил ботинки полегче. Пара, приобретенная в торговом комплексе «Евразия» на зависть полковнику Жибекову, полетела в мусорную корзину.

3

Десять с лишним часов полета до Бангкока с посадками, на которых прогулки по залам транзитных пассажиров походили на посещение этнографических музеев, стерли мерзости предыдущих двух недель. Желудок пришел в норму. Заботы внимательных стюардесс-таек и безупречное обслуживание вернули внутреннюю стабильность. Отоспавшись в просторном кресле, отогревшись под пледом и отъевшись на великолепных харчах, над Гималаями я принялся набрасывать план оперативных действий.

Прежде всего, следовало осмотреться вокруг и в себе.

Несостоявшийся контакт с Ефимом в Ташкенте, предписанный им же, признаться, серьезно выбивал меня из колеи.

В практике наших отношений возможность срыва встречи без повтора страховочным вариантом теоретически не существовала, а подмена на ней одного из двоих вообще не обсуждалась. Случилось же и то, и другое. Крошилась, если не давала трещину по фундаменту, система тандема «Шлайн-Шемякин», с тщанием разработанная и многотрудно созданная Ефимом. И приходилось признать, что причина нарастающих неприятностей не внешняя. Наскоки извне были здесь ни при чем.

После ташкентского разговора с Севастьяновым и провала контакта с Ефимом я остро почувствовал, как на мою перспективу работы со Шлайном надвигаются тяжелые тучи со стороны его конторы. Говоря выспренно, созданный нами инструмент расследований и оперативных действий вызвал там, видимо, окончательное раздражение. Не против меня, поскольку я формально не существовал. Против Ефима. Его контора — признаков хватало — перекипала, что ли, и никак не могла перекипеть изнутри. Из-за этой похожей на ступор, затяжной структурной болезни, возможно, и очистительной в будущем, в данный момент полковник Шлайн с аполитичной правовой философией и отточенной оперативной импровизацией становился живым вызовом аппаратному склерозу.

Работник присматривается к хозяину.

Мой предыдущий, майор Випол, вылетел со службы в королевской полиции Таиланда в начале 70-х по аналогичным причинам. Нынешнего, полковника Шлайна, несомненно, ждала та же печальная участь. Лишение шлайновской операции финансирования по доносу из-за границы — первое трупное пятно на карьере Ефима. И никто, никто из коллег его не поддержит. Разве что один или два, предвидя аналогичное будущее для себя, подадут и сами в отставку, чтобы устроиться, пока позволяет возраст, в частные охранные фирмы.

Как я себе представляю, возбужденные перестройкой любители-новобранцы шлайновской конторы, бросившиеся в ремесло кражи информации и ловли шпионов, рыскали последние годы в поисках экзотических трофеев и славы не во имя закона. И дорыскались. Новые идеи служить частному обогащению и возрождению величия России, в сущности, оказались из дедушкиных сундуков. Сухофрукты выдавались за свежие по незнанию прошлого. И, кроме того, две цели служения были заранее несовпадающими. Лубянско-ясеневский монстр подослаб, а затем — обвально одряхлел от наплыва непрофессионалов.

Энтузиасты мудрецами не стали, они отяготили спецслужбы количественно. Разбавили прокисшую кровь. И скисли с нею. По неписаным законам разведка эффективна, когда она не велика. Говоря в стиле суворовских афоризмов, предпочитаемых Шлайном, нельзя собрать десять тысяч художников и попросить написать Сикстинскую мадонну, нужен Рембрандт…

Севастьянов, что ли, с не сокрушаемыми способностями добывать деньги, претендовал теперь на эту роль?

Как бы там ни было, финансирование пришло от Льва, и он такое же, как и я, шлайновское исчадие.

Я примитивно устроен. Моя работоспособность зависит от количества нулей на выданном чеке или в последней строчке на мерцающем экране монитора с выпиской из счета, пересланной банком по электронной почте.

Кредитная карточка банка «Пари Ба» и ощутимые наличные существовали реально в реальнейшем в мире месте. В моем бумажнике. И я отмахнулся от обобщений. Как говорится, поменьше философии и побольше наличных!

…Первый пункт бангкокского плана действий я назвал «Огурец».

Если это последняя работа на Шлайна, я сделаю так, чтобы он её запомнил.

В тихих лагунах, на мелководье у островков в Андаманском море, омывающем южные берега Таиланда, случается, натыкаешься на темно-фиолетовых пиявок величиной с парниковый огурец. Едва приметно колышутся и пухнут у дна средь многоцветных водорослей. Мелковатые пестрые рыбки, каких в наших краях увидишь разве что в аквариумах на Птичьем рынке в Москве, к ним не подплывают. Пиявки эти в переводе с местного так и называются «огурцами» с прибавлением частицы, выражающей оттенок опасливой гадливости.

Прозвище — Огурец — носил лысоватый таец, который лет пятнадцать назад держал передвижной на велосипедных колесах прилавок на щербатом тротуаре улицы Сарасин против решетки бангкокского парка Лумпини. Тележку заменил павильончик, а после сгоревшего от взрыва газовых баллонов ресторанчика «Восемь карпов счастья» Огурец, купив пепелище, построил из размалеванных аэрозольными красками блоков распивочную «Опохмелка у тещи»

Есть у Огурца, конечно, и имя — Сомкьян. А лет за двадцать до того, как он сделался в Бангкоке предпринимателем, знакомясь со мной во Вьентьяне, лаосской столице, назывался Куманом. Отношения поддерживались, и позже доводилось видеться с ним в Сайгоне, ещё до прихода красных. Он делал свой бизнес в китайском квартале Шолон. Торговал змеиной кровью в разлив и прозывался Нгок-Без-Кредита, потому что не отпускал пойло в долг.