Фунгус - Альберт Санчес Пиньоль

Вдруг кто-то с силой толкнул Эусеби в спину. Это был маленький монстр с ржаво-оранжевой кожей. Фотограф оказался в одной из боковых келий, узкой и не слишком глубокой. Хотя вход не был зарешечен, он сразу понял, что выйти ему не удастся: низкорослое чудовище расхаживало взад и вперед по коридору, словно несло караул. Когда монстр показывался в проеме, в слабом свете свечей отчетливо выделялась его голова, похожая на шляпку гриба. До Эусеби теперь доносился лишь приглушенный далекий грохот, словно тысячи молотов и кирок одновременно долбили камень, хотя до этого он нигде не заметил ни кирки, ни молотка. Бедняга не знал, что ему предпринять. Неизвестно, сколько прошло времени, как вдруг в открытый дверной проем заглянул Зловещий Каркун.

– Это вам, – буркнул он, поставил на пол чашку с горячим вином и удалился.

В ту ночь Эусеби Эстрибиль, заключенный в пещере в недрах горы, имел возможность многое обдумать. Во-первых, что означало поведение Зловещего Каркуна и его алкогольное подношение? Зачем он это сделал? Из простой любезности или с целью вручить ему последний подарок подобно тому, как осужденным на смерть предлагают сигарету? Однако очень скоро мысли его приобрели более возвышенный характер. «Чего мне, собственно, бояться? – сказал себе фотограф. – Что бы ни случилось, я все равно умру». В его распоряжении по-прежнему был «Кодак», маленький и неприметный фотоаппарат, и в нем оставалось еще два кадра. Два снимка и уникальная возможность: эта гора вдохновляла куда больше, чем смехотворные декорации студии Наполео Аударда. Если ему не удастся сделать фотографию века здесь, в недрах горы, то нигде больше ему такого шанса не представится. Если он не сфотографирует ее обитателей, никто этого не сделает. А если не сейчас, то когда? Этот снимок должен быть сделан. Эусеби задумался о них, о Зловещем Каркуне и Печальной Даме. Никогда прежде не приходилось ему видеть столь трагичной и унылой четы. Наблюдая за ними, можно было заметить, что некогда они, очевидно, любили друг друга, но теперь от любви осталось увядшее воспоминание, словно с того дня, когда она иссякла, прошла тысяча лет, а бывшие любовники все еще влачат свое существование, запертые в каменном саркофаге. Да, Эусеби ничего не знал о судьбе этих любовников и не представлял, что пережили они после первого объятия или вслед за последним. Что с ними случилось? Фотограф понимал только, что в глазах обоих – и мужчины, и женщины – сквозила самая глубокая печаль, которую способно испытывать человеческое существо, потому что они разлюбили друг друга. Чудовища, конечно же, имели к их истории какое-то отношение; однако для Эусеби монстры являлись лишь декорацией разыгравшейся здесь драмы. Какими бы удивительными ни были эти порождения ада, истинный интерес для художника представляла странная пара. Итогом его земного существования станет создание самой необычной фотографии: он запечатлеет картину трагедии любви, и в этом портрете будет заключаться смысл всей его жизни.

С той минуты, как Эусеби принял это решение, полагаясь исключительно на камеру «Кодак» и собственные силы, он думал только о технической стороне дела. Его беспокоило одно: освещение. У него имелась магниевая вспышка цирюльника; поднять трубку вверх, нажать на спуск – и полыхнет яркий свет: снимок готов. Последующие шаги виделись ему достаточно сложными, хотя и вполне предсказуемыми. Он умирает. Как при этом вынести камеру из недр горы и кому-нибудь ее передать? И как выполнить поручение Печальной Дамы и известить французскую армию? Его окружали тысячи чудовищ, а Зловещий Каркун был человеком непредсказуемым. Да и сам он доживал последние дни. Несмотря на это, Эусеби сказал себе: «Сделай все, что можешь, и не думай о невыполнимом».

Время в его келье будто замерло: час проходил за часом, а никто не появлялся. Лишь иногда в дверном проеме виднелся силуэт маленького чудовища. Но неожиданно фотограф услышал голос: «Наконец-то рассвело». Это Зловещий Каркун явился за ним в сопровождении отряда монстров. Эусеби воспринял его слова как смертный приговор, но он ошибался. Каркун добавил:

– Ты же не собирался фотографировать меня ночью, правда, товарищ?

Пленник поднялся на ноги, разгладил ладонью жилетку, оглядел чудовищ и их предводителя и осмелился спросить:

– Но, сеньор, разве день чем-то отличается здесь от ночи?

Каркун отпрянул, словно кто-то ударил его в нос кулаком, растерянно заморгал, а потом спросил, резко меняя тему разговора:

– Вы уверены в том, что мы раньше никогда не встречались?

– Нет, никогда.

– Правда?

– Конечно, – не слишком уверенно подтвердил Эусеби. К счастью для фотографа, в этот момент появилась Печальная Дама, которая вступилась за него:

– Сколько раз он должен тебе повторять? Тебе уже трижды сказали. – И добавила: – Идемте.

Ни Дама, ни Каркун не предложили Эусеби помощи, и ему пришлось опять в одиночку тащить на себе старую камеру, треногу, магниевую трубку и аппарат «Кодак». Процессия поднималась вверх по лестницам. Пара шла впереди, продолжая о чем-то спорить, за ними следовали фотограф и многочисленная толпа чудищ. Стадо монстров направляло Эусеби, подталкивая в нужном направлении. Они шли по узкому, очень тесному коридору; чудовища прижимались к нему, оставляя на одежде жидкую слизь. Туннель стал еще ýже, твари напирали сзади все сильнее, и фотографу казалось, что его увлекает за собой за собой вереница слизняков. Очень скоро он стал задыхаться, начался приступ астмы. «Нет, ради Бога, только не сейчас», – подумал фотограф.

Дрожащими пальцами ему удалось открыть коробочку «Алленбуриса». Врач предупредил, что в день нельзя принимать более трех таблеток, иначе можно умереть от передозировки. «Ну и что из того?» – сказал себе Эусеби. На самом деле он уже был мертв. Ему нужны были всего десять минут жизни, какая-нибудь четверть часа. Он высыпал на ладонь все содержимое коробочки, все оставшиеся таблетки, но, когда бедняга уже собирался их проглотить, кто-то ущипнул его под коленку. От неожиданности рука дрогнула, и таблетки рассыпались. Тут Эусеби обернулся и остолбенел: откуда ни возьмись, на него выскочила гусыня мышино-серого цвета, гогоча и размахивая крыльями. Фотограф встал на четвереньки и в темноте принялся на ощупь искать таблетки. Чудовища, которые раньше напирали сзади, теперь перелезали через него, грозя затоптать, и оказывались впереди, двигаясь по туннелю с криками стервятников, почуявших добычу. Гусыня возмущенно гоготала и склевывала таблетки: одну, другую, еще и еще. Пальцы Эусеби ощупывали камни, натыкаясь то на гусиные лапы, то на мокрые длинные пальцы чудовищ, напоминающие корни древних растений. Прикоснувшись во мраке к их холодным когтям, фотограф взмолился: «Господи, еще несколько минут!»

Согбенное тело Эусеби Эстрибиля, громоздкая камера Зана-Маринетти, гусыня и чудовища образовали в узком коридоре пробку. Монстры тоскливо стенали, словно потерявшие мать телята. Каркун вернулся назад и закричал: