Пехота апокалипсиса - Александр Золотько

Пфайфер сразу же выяснил, кто из новых знакомых работает с техникой, подсел к нему и углубился в обсуждение состыковки и согласования аппаратур.

Касеев честно полчаса вытерпел, потом решил сделать вид, что спит, но оказалось, что у полковника замечательная привычка время от времени хлопать слушателя по плечу.

Генрих Францевич все подключил, сел в самый дальний от Томского угол и развлекался, наблюдая за лицом Касеева.

В пяти километрах от Понизовки полковник вдруг оборвал очередную рассказку:

– Отчет состояния!

Четверо сидевших у пультов одновременно кивнули, и перед Томским всплыла голопанель. Томский углубился в изучение показаний.

Касеев облегченно вздохнул.

– Мы скоро уже? – осведомилась Быстрова.

– Скоро, Елизавета Петровна,– не оборачиваясь, ответил полковник.– Вот вы сейчас заткнетесь, и через полчаса максимум мы обеспечим вам личную встречу с обидчиком...

Касеев оглянулся на безутешную мать с интересом. Вот сейчас ка-ак жахнет, подумал он, но, к его изумлению, Быстрова ничего не ответила.

Она вообще вела себя странно. Она молчала всю дорогу, она не курила, она была бледна так, что это было заметно даже сквозь слой косметики.

В автобусе было не жарко, но на висках мадам Быстровой виднелись капельки пота. И на верхней губе.

Касеев закрыл глаза.

Словно шум отдаленного водопада... Или нет, просто белый шум... шорох, словно что-то скользит, не останавливаясь, по сухим листьям... и шорох усиливается... усиливается... нарастает... А Касеев слышит его каждой клеткой своего тела, пропускает шум сквозь себя...

Спокойно, сказал себе мысленно Касеев. Спокойно.

Что там говорил Горенко?

– Не нужно напрягаться... Наоборот – расслабьтесь. И прислушайтесь. Вначале будет такой тихий, едва различимый шум... ровный фон... потом, если один из травоядных окажется в зоне досягаемости, вы ощутите его присутствие... когда вы сами вдыхали зелень, вам казалось, что у вас тысячи глаз, что вы способны ощущать вселенную каждой клеточкой своего тела... вот появится нечто подобное... не такое интенсивное, но очень... очень похожее...

Понять источник звука. Хотя бы определить его направление...

Быстрова. Нет, понятно, что такая дама не могла пройти мимо модного увлечения. Модного дорогого увлечения. Как, ты не пробовала этого? Ну что ты, все... все... уже... пробовали...

Один раз... всего... знающие люди говорят, что привыкание не наступает... Я вот уже дважды... потрясающе...

Вы аккуратно протягиваете руку – мысленно, конечно,– и дотрагиваетесь...

Мысленно, сказал Касеев. Чушь какая. Мысленно протягиваю мысленную руку.

Как сквозь туман. Вначале – только звук. Клубы тумана накатываются откуда-то, слепят, но звук... шорох слышен все сильнее... оставаясь на месте, Касеев словно плыл сквозь белесые пряди... должны быть влажными и липкими, но они шуршат, как крахмал... как...

Проступает силуэт. Темный абрис выступает из мглы... Ближе... Ближе... Можно дотянуться рукой... Дотянуться...

Словно разряд электричества. Судорогой свело тело и тут же отпустило.

И пришла ясность. Исчез туман. И Касеев увидел себя.

Вульгарный подонок, мелкая сошка, наглая шестерка... Эта нелепая куртка, несвежая рубашка под джемпером... Он даже не побрился сегодня, вон, видна щетина...

Касеев открыл глаза. Быстрова смотрела на него.

Две картинки.

Касеев смотрит на Быстрову. И одновременно с этим он смотрит на себя... ее глазами... видит... и слышит, что она думает... слышит... нет, неправильно, знает, что она думает... ощущает ее мысли...

По затылку потек жар, снизу вверх, растекается по голове, оседает мелкими колючими кристаллами на висках...

Руку, подумал Касеев. Правую руку – подними.

Снова разряд. На этот раз слабее. И... приятнее. Искорки пробегают по всему телу... Приятно...

Быстрова подняла правую руку. Удивленно посмотрела на свою ладонь. И попыталась опустить.

Касеев почувствовал, как Быстрова пытается преодолеть свое тело.

Держать, приказал Касеев и вдруг понял, что можно было и не приказывать. Что команда будет выполняться, пока он сам ее не отменит. Приказав что-либо, можно отвлечься, посмотреть, например, на то, что сейчас показывают в Сети – танки, песок, снег, мексиканский флаг, вспышка, взрыв, кто-то бежит прочь от горящего танка,– потом снова оглянуться и увидеть, что Быстрова продолжает держать правую руку на весу, что удивление на ее лице сменилось страхом, почувствовать этот страх вместе с Быстровой... и отдать новую команду...

Касеев не успел и сам сообразить, что именно приказал, увидел, как правая рука Быстровой нащупала верхнюю пуговицу на блузке, расстегнула, потянулась ко второй, затем...

Стоять, приказал Касеев, замри. И Быстрова застыла.

Удар по плечу.

– Подъезжаем, господин Касеев! – сказал Томский.

Касеев тряхнул головой, словно отгоняя наваждение. Пфайфер уже снова сидел в соседнем кресле, надел контрольный монитор и подвесил обе камеры в воздухе перед собой, проверяя на всякий случай управление.

Техники уже были в тактических шлемах.

– Капитан Николаев! – негромко произнес Томский.– Бросьте автомат, или мы вынуждены будем применить оружие!

Один из людей на мониторе оглянулся.

Действительно, узнал Касеев, участковый. Отчего-то с автоматом. Куча народу... Что-то Касеев пропустил.

– Николаев, бросьте автомат!

Бойцы Томского встали со своих мест, надели шлемы, задраили бронекостюмы и, не торопясь, взяли из оружейного сейфа автоматы. Подошли к дверям, выстроились в две очереди, словно парашютисты перед прыжком.

Техник спросил о психосоставляющей.

– Зачем? Мы имеем тут капитана милиции, законопослушного и героического. Зачем давить на него? Он сам... Сделай картинку крупнее, хочу лицо посмотреть, в глаза заглянуть...

Лицо участкового на весь экран.

– Приготовились,– сказал Томский.– Поехали...

Двери с обеих сторон салона бесшумно открылись, в салон ворвался мороз. Бойцы выпрыгнули наружу.

Включился еще один экран, кадр строился откуда-то сверху. Пфайфер выбросил наружу свои камеры и протянул Касееву контрольный монитор.

Касеев застонал и схватился за голову.

– Что? – спросил Пфайфер.

Касеев попытался вскочить с кресла, но не смог устоять на ногах. Ослепляющая боль швырнула его на пол.

– Женька! – крикнул Пфайфер, бросаясь к нему.