Юность - Карл Уве Кнаусгорд

— Помнишь, папа говорил, что однажды он ехал в автобусе в Гримстад и видел Гамсуна?

— Нет, не помню, — сказал Ингве. — А он так говорил?

— Ага. Что это был старик с белой бородой и тростью.

Ингве покачал головой.

— Представить только, сколько вранья он нам скормил. А ведь во что-то мы до сих пор верим, просто не знаем, что это неправда.

— Да, — согласился я. — Не могу сказать, что мне грустно оттого, что он уезжает.

— Это точно, — подтвердил Ингве. — Согласен.

Папа и Унни нашли работу в гимназии в Северной Норвегии, и за последние недели собрали все свои пожитки и отправили их на север. А через несколько дней и сами собирались уезжать.

— Кристин от свадьбы отошла или как? — спросил я. — Она, наверное, в ужасе была?

— Ну, получилось чудновато, да, — сказал он.

Мы въехали в Гримстад, проехали мимо «Одденсентере», оставили позади старый отель «Норвегия», куда Гамсун приходил работать, и заехали по серпантину на обширное плато.

— Но они же номер в отеле забронировали? — вспомнил я. — Когда мы ужинали, они туда даже ходили. И что стало с этим номером?

Ингве пожал плечами.

— Может, они пошли туда после нашего ухода?

— Не похоже на то.

— Они тоже иногда действуют спонтанно. Сказали, например, что в свадебное путешествие не поедут, а на следующий день поплыли в Данию и жили там в отеле в Скагене.

— Точно.

Мы проехали мимо санатория Коккеплассен, где когда-то работала мама, а я год ходил в детский сад, и я вытянул шею, вспомнив, что тут был обрыв над водой и мы забирались над ним на дерево.

Но вместо обрыва я увидел лишь небольшой выступ. А дерево, наверное, срубили. Наконец мы покатили вниз, к раскинувшемуся под нами Арендалу, возле которого, залитый солнцем и ностальгически-прекрасный, виднелся остров Трумёйя.

— Ну что, — сказал Ингве, — сразу будешь место подыскивать?

— Наверное, так будет правильно, — ответил я.

Заранее я ни о чем не договаривался: Руне сказал, достаточно будет зайти в магазин и спросить, можно ли разместиться снаружи, а еще неплохо бы воспользоваться их розеткой, вдруг разрешат бесплатно. Если будут кочевряжиться, предложи им пару сотен — таков был его совет.

Ингве припарковался, мы вышли в переулок, я заглянул в первый попавшийся магазин одежды и спросил, можно ли мне торговать на улице возле их магазина кассетами и нельзя ли воспользоваться их розеткой. Не исключено, что благодаря мне к ним тоже клиенты потянутся.

Без проблем.

Договорившись, мы поехали в квартирку к Ингве. Накануне весной он готовился к поступлению, перед Рождеством закончил курс по сравнительной политологии, а сейчас работал в отеле «Сентрал», чтобы заработать денег на путешествие в Китай, куда они с Кристин собирались позже той же осенью.

Он снимал маленькую квартиру за городом, в Лангсэ, где я и собирался жить три недели. Предполагалось, что спать я буду на надувном матрасе на полу.

Столько времени вместе мы не проводили с детства.

На следующий день он отвез меня в центр вместе со всем моим скарбом. Это было потрясающе: идешь по тихим утренним улицам, вдали — синее море, спокойное и ленивое, ставишь желтый раскладной столик в стиле семидесятых и выкладываешь на него кассеты — Genesis, Falco, Eurythmics, Мадонну и всех остальных, кто был популярен в те месяцы, тянешь из магазина удлинитель, подключаешь магнитофон, садишься на стул, надеваешь солнечные очки и включаешь музыку.

Король Арендала — вот кто я был.

Возле моего столика стоял киоск с мороженым, и почти сразу после моего появления туда пришла мороженщица. Эта девушка подмела улицу рядом, внесла внутрь какие-то ящики, затем снова вышла и, протерев тряпкой окошко, опять скрылась в киоске.

Она была милой. Рыжеватые волосы, веснушки, крупные черты лица. Когда я увидел ее спустя полчаса, она надела белый фартучек.

Красотища!

Но в мою сторону она и не посмотрела.

Ну, да не все сразу.

Немного погодя людей вокруг прибавилось, они сновали по переулку, мимо моего столика, а я внимательно наблюдал за ними, узнавая лица и фигуры тех, кто уже проходил мимо. Некоторые останавливались и рассматривали мои кассеты, и, если они показывали на какую-нибудь, я вскакивал, доставал из коробки возле стола такую же, прятал деньги в карман и, поблагодарив за покупку и поставив крестик в списке, снова усаживался на стул.

Потрясающая работа!

Ближе к одиннадцати народа всерьез прибавилось. К часу я уже продал немало кассет, после чего поток гуляющих постепенно иссяк, около четырех за мной заехал Ингве, и я свернул лавочку.

У Ингве я отложил деньги, предназначавшиеся Руне, в пакет, а остальное потратил, когда мы вечером выбрались в город, — покупал бутылками белое вино и мороженое в ведерках, танцевал и болтал со всеми, кто подходил к столику, за которым сидели мы с Ингве. Белое вино стало для меня великим открытием того лета, пилось оно легко, словно вода, а хмель от него был легким и радостным.

На следующий день мороженщица, придя в киоск, мне улыбнулась. Улыбнулась едва заметно, и все же.

Около одиннадцати я постучался к ней в окошко и попросил попить.

Она налила мне стакан воды.

— Мы с тобой коллеги, — сказал я. — Тебя как зовут?

— Сигрид, — ответила она.

Она говорила с удивительным акцентом, черко выговаривая «р» и «д».

— Ты откуда?

— Из Исландии. — Она улыбнулась как можно шире.

Но этим все и ограничилось — сама она со мной не заговаривала и лишь быстро кивала и улыбалась: начался рабочий день.

В один из следующих вечеров я вдруг встретил ее на дискотеке. Я тогда так напился, что все, кроме ее лица, стерлось из памяти. И проснувшись на следующее утро у нее дома, я не помнил, ни как я там очутился, ни как я этого добился. В памяти всплыли лишь несколько картинок: вот она лежит в одних трусах, я наваливаюсь сверху, мы обнимаемся, я целую ее восхитительную грудь, сую руку ей между ног, но она говорит «нет, и речи быть не может», я поднимаюсь, снимаю трусы и стою перед ней во всей своей красе, вот только это, кажется, произвело совершенно другое впечатление, не то, на которое я рассчитывал, потому что она снова рассмеялась и сказала «нет».

От стыда я схватился за голову. Я давно уже отметил, что в постели я один, но куда подевалась Сигрид, не знал, и в следующую секунду привстал и сказал в пустоту:

— Привет!

Ответа не последовало. Может, она в туалете?

Я поднялся.

О нет, я по-прежнему голый!

На столе посреди комнаты лежала записка.