Юность - Карл Уве Кнаусгорд

Я закурил, глядя на водопад. Последний километр никак мне не давался, но я наконец собрался с силами, закинул за спину сумку и двинулся по дороге.

Когда я поднялся на последний пригорок, то увидел маму — она стояла перед бочкой, в которой мы жгли бумагу. Над бочкой трепыхался тщедушный, почти прозрачный огонь. Заметив меня, мама пошла навстречу.

— Привет, — она улыбнулась. — Как отдохнул?

— Отлично, — сказал я. — А ты тут как?

Она кивнула.

— И я хорошо, — ответила она.

— Ну и чудесно, — сказал я. — Пойду душ приму и переоденусь.

— Давай. Ужин у меня готов, осталось только разогреть. Ты есть хочешь?

— Да, очень.

Вечером я сидел за столом и читал, но покоя не находил, мысли скакали, они уже не были прежними, и о чем бы я ни подумал, все приводило меня в замешательство. Время от времени я смотрел в окно, где сад за маленьким картофельным полем незаметно сливался с лесом. Мне почудилось, будто лес чего-то выжидает или к чему-то прислушивается — это чувство всегда приходило с темнотой и делалось сильнее, когда порывы ветра нагоняли дрожь на листву и раскачивали ветки. Неделю назад мы с ней были незнакомы, я вообще с трудом представлял, кто она. А сейчас она моя девушка.

А как же Ханна?

И девушка-мороженщица? С ней у меня что вообще было?

Передо мной словно лежали кусочки разных пазлов, не совпадающие друг с дружкой, разрозненные.

Я спустился в гостиную к маме.

— У тебя правда все было хорошо, пока я уезжал? — спросил я.

Мама положила книгу на стол.

— Да, — ответила она, — правда.

— Не скучала? — спросил я.

Она улыбнулась.

— Нет. Я же работала. На работе полно дел было. А после так приятно вернуться домой.

Разбуженный нашими голосами, откуда-то вышел сонный кот. Он запрыгнул мне на колени и положил свою тяжелую голову мне на ногу.

— А ты там как? — спросила мама.

Я пожал плечами.

— Отлично, — проговорил я. — Понравилось на улице торговать. Что заработаешь — то и потратишь. Днем зарабатывал, вечером тратил.

— Вон оно как. И на что же ты тратил?

— Ну, много на что. Довольно часто в ресторанах ужинал. А это недешево. С Ингве пиво пили. Но я и скопил чуть-чуть. Целый мешок денег привез. Почти три тысячи крон.

Привезенные деньги я не пересчитывал, на самом деле я вообще про них забыл, поэтому встал и пошел в прихожую — решил переложить их из пакета в более подходящее место.

Но пакета там не было.

Я же оставил его на полу возле двери, разве нет?

Ну да. Положил на ботинки. Белый пакет из «Бейсланна». Битком набитый смятыми банкнотами.

Может, мама его убрала?

Я вернулся в гостиную.

— Там в прихожей пакет лежал, — сказал я, — ты его не брала?

Заложив пальцем страницу, она подняла голову.

— Белый пакет? — переспросила она. — Я его выбросила.

— Выбросила? Ты с ума сошла?! В нем было несколько тысяч!

И деньги эти принадлежали не мне, а Руне. Да, я ему даже больше был должен — за последние дни я потратил немного из его денег.

— Ты деньги положил в пакет? — удивилась мама. — И его бросил на пол? Откуда ж мне было знать?

— Куда ты его бросила?

— В бочку. Где мы бумагу сжигаем.

— Ты их сожгла? Да как же так? Ты сожгла деньги?!

Я всплеснул руками, бросился в прихожую, сунул ноги в какие-то ботинки и побежал к бочке.

Пакет лежал сверху.

А деньги — уцелели ли они?

Я открыл пакет и заглянул внутрь.

Слава богу. Деньги никуда не делись.

Я отнес пакет в дом, высыпал деньги на пол у себя в комнате и пересчитал. Получилось чуть больше трех тысяч двухсот крон. Я убрал их в ящик и вернулся в гостиную.

— Нашел? — спросила мама.

Я кивнул. Включив музыку, я оглядел книжный шкаф, выбрал «Пана» и, усевшись на диван, погрузился в чтение.

До школы оставалась неделя, и я собирался написать несколько рецензий, поэтому поехал в город и зашел к Стейнару Виндсланну. Тот обрадовался мне, сказал, что пытался со мной связаться и пару раз мне звонил, но не дозвонился.

— Дело в том, что я увольняюсь. Мне предложили работу в «Фэдреланнсвеннен». А ты можешь по-прежнему тут работать, но это уже зависит не от меня.

— Жаль, — расстроился я.

— Ну, — сказал он, — вообще-то у меня для тебя предложение. Я там буду отвечать за молодежные и музыкальные новости. Не хочешь в «Фэдреланнсвеннен» писать? Музыкальный критик там уже есть — Сигбьорн Недланн, ты наверняка знаешь, но молодежные новости, отзывы о концертах и интервью с музыкантами можешь забрать.

— Да, с удовольствием, — обрадовался я.

— Вот и отлично, — сказал он. — Ну, до скорого!

Дни «Нюэ Сёрланне» были сочтены, это было очевидно, так что известие меня обрадовало. А газету «Фэдреланнсвеннен» читали все. Что бы я там ни написал, это станет известно каждому.

Я пошел на «Биржу пластинок» и купил пять пластинок, чтобы отпраздновать свое, как я считал, повышение. Деньги я взял из пакета — пара сотен крон роли не играли, мне все равно пришлось бы где-то находить деньги для Руне.

Когда я вернулся домой, позвонил Ингве. Он спросил, что такого произошло в последний мой вечер в Арендале. Сесилия стала какая-то странная и загадочная и теперь сидит и пишет мне письмо.

Я рассказал ему обо всем.

— Значит, вы теперь с Сесилией встречаетесь?

— Да. Выходит, что так.

— Чудновато, да?

— Да. Ну и что с того?

— Ну… Да ничего.

— Вот и хорошо!

Но что-то было не так. Через два дня я получил от нее письмо. Она писала, что совсем потеряла голову, все было словно во сне, и, наверное, зря она это пишет, но, когда в тот вечер мы расстались, она шла домой и плакала. В пятницу я поехал к ней, мы остались наедине и попытались разобраться в себе. Мы обсудили случившееся. Она сказала, что заинтересовалась мной, еще когда Кристин рассказала ей обо мне и показала фотографии. Она подумала, что, возможно, у нас что-то и получится, а когда она впервые меня увидела, то захотела этого еще сильнее, но мы же как брат с сестрой. Я признался, что чувствовал то же, что и она. Сесилия сказала, что как-то вечером Ингве посмотрел сперва на нее, потом на меня и снова на нее. И все это висело в воздухе. Да, сказал я, и со мной то же самое. Мы не знали друг друга, не понимали, что с нами происходит, но все вдруг повторилось: мы обнялись, стали целоваться и оказались в постели…