Юность - Карл Уве Кнаусгорд

Что случилось бы, ляг я рядом с ней вчера ночью?

Внезапно я увидел все в совершенно ином свете. Внезапно до меня дошло, что на самом деле случилось.

О Господи.

Она же именно этого и хотела.

Это же яснее ясного.

Господи. Господи.

Или нет? Может, это я все напридумывал?

Я привстал — хотел броситься звонить ей, но передумал.

— Ты что? — спросила мама.

— Ничего, — сказал я, — просто кое-что в голову пришло.

Папа перестал звать гостей на ужин, в выходные он в основном пил в одиночестве, а трезвым оставался лишь изредка, когда к нему приходили родственники. Я сказал ему, что бабушка звонила маме, но он был в курсе; они правы, сказал он, твоей матери надо лучше за тобой следить, я, знаешь ли, алименты плачу немаленькие. Да-да, это я знал. Но что мне не разрешалось приходить к ним — это, похоже, до него не дошло, а может, как раз наоборот, потому что на его день рождения, когда ему исполнилось сорок два, я пообещал к нему зайти, а когда пришел, там были бабушка с дедушкой. Бабушкин запах я почувствовал сразу, в прихожей, но было уже поздно, не сбежишь, поэтому я открыл дверь и вошел в гостиную, где, помимо бабушки с дедушкой, сидели дедушкин брат Алф со своей женой Сёльви, Гуннар, Туве и их дети. Здороваясь со всеми, я не смотрел на бабушку, и когда садился за стол — тоже. Я уставился в столешницу, съел кусок торта и выпил чашку кофе. Потом гости разбрелись кто куда. Некоторые уселись на диван, кто-то понес на кухню тарелки, другие непринужденно болтали. Никакой выпивки, естественно, здесь не было. Я встал и пошел в туалет, а когда вернулся, наткнулся на кухне на бабушку.

— Карл Уве, ты неправильно нас понял, — сказала она. — Мы же не в этом смысле.

— Ясно. — Я прошел мимо нее.

Значит, она ничего не говорила?

Может, и не звонила?

До меня вдруг дошло, что о случившемся всем известно. Что, возможно, они это обсуждали. Меня и мое поведение. И как правильнее со мной поступить.

А папа, несколько раз в неделю напивающийся до беспамятства, зовет бабушку с дедушкой в гости и ведет себя так, будто ничего не произошло и все в порядке.

Ох, почему со мной нет Ингве?

Почему я вынужден разбираться со всем этим в одиночку?

Я не общался с бабушкой и дедушкой еще несколько недель, но однажды, когда я после обеда зашел к папе, он предложил мне сходить к ним, сказал, что я веду себя как ребенок, а ведь я уже взрослый, так почему бы мне не навестить их?

Я согласился, и все было как прежде.

Папа подчеркнуто вежлив, дедушка тоже, бабушка хлопотала по дому, весело подмигивала и угощала нас, а после увела папу с собой в сад. Что папа словно разделился на двух разных людей, один из них пил, другой, знакомый мне и привычный, нет, меня не тревожило, так уж сложилось, и я об этом особо не раздумывал.

Весь год с самого переезда отец, ударяясь в сентиментальный треп, ссорясь и мирясь, устраивая сцены ревности и неся всякую чушь, постоянно говорил о том дне, когда решение о разводе с мамой наконец вступит в силу и он наконец сможет жить как хочет. Едва это случится, как он тотчас же женится на Унни. «Как же мне хорошо с Унни, — говорил он, — я так счастлив, когда просыпаюсь с ней рядом. Хочу, чтобы так было всю жизнь, поэтому мы с ней поженимся, Карл Уве, так что ты готовься. Если бы не эти гребаные законы, мы бы поженились год назад. Это для меня очень важно».

«Замечательно», — отвечал я, если сам не был пьян, и глупо улыбался, возможно, даже со слезами на глазах, потому что бывало и такое; я становился таким же сентиментальным, как он, и мы сидели напротив друг друга в креслах, и глаза у обоих были на мокром месте.

Когда этот день настал, отец сдержал обещание. Июльским утром мы с Ингве и Кристин доехали на автобусе до папиной квартиры, по которой беспокойно расхаживали папа в белой праздничной рубашке и Унни в белом платье из плотной ткани. Они еще не успели собраться, и Унни спросила, не хотим ли мы выпить, пока их ждем. Я посмотрел на папу. В руках он держал бутылку пива. «Возьмите там, в холодильнике, чего-нибудь», — сказал он. «Я принесу». — Я пошел на кухню и принес оттуда три бутылки пива. Папа взглянул на меня. «Может, подождете, — проговорил он, — рано еще, а день будет долгий». — «Да у тебя же у самого бутылка в руках!» — возмутилась Унни, и папа улыбнулся: «Ладно-ладно, пожалуй, и правда можно».

Со сборами они затянули, я успел выпить два пива, и лишь потом мы вышли ждать такси, чтобы доехать до здания суда, в котором находился загс. Было пасмурно и холодно. Пиво окутало мысли тонкой пленкой полурадости. Ингве и Кристин обнимались. Глядя на них, я улыбнулся, закурил и посмотрел на реку, тоже тяжелую и ленивую, и не успел я затянуться, как приехало такси. Нас оказалось на одного человека больше — об этом никто и не подумал. Папа сказал, что он пройдется пешком, здесь недалеко, но Унни возразила:

— Нет, не в день твоей свадьбы.

— Мы пешком дойдем, — предложила Кристин. — Правда, Ингве?

— Ага, — сказал он.

Так и сделали. Мы с Унни и папой доехали на такси до суда, где ждали свидетели. Они были у нас в гостях летом за год до этого, и я вспомнил их — лысый коротышка и крупная женщина с пышной шевелюрой. Я пожал им руки, и свидетели заулыбались. Потом мы стояли в приемной и ждали, папа нетерпеливо поглядывал на часы, приближалась их с Унни очередь, а Ингве и Кристин опаздывали.

Наконец они появились в коридоре и быстро направились к нам, с раскрасневшимися щеками, готовые ко всему. Папа смерил их бесстрастным взглядом, мы вошли в зал и встали перед чиновником, проводившим бракосочетание. Свидетели заняли места рядом с женихом и невестой, те по очереди сказали «да», надели друг другу кольца, и папа снова стал женатым. Они взяли себе новую фамилию, или, скорее, две фамилии, каждая из которых сама по себе была красива и изысканна, но в сочетании с другой звучала претенциозно и пафосно.

По пути в ресторан «Шёхюсе», где мы собирались обедать, папа сказал, что одна из фамилий, изначально шотландская, связана с нашим родом, потому что наши предки родом из Шотландии. Унни, в свою очередь, говорила, что фамилия принадлежит ее родственникам. В это мне верилось, а вот папа нес чушь.

Ингве тоже так считал, потому что мы с ним переглянулись, когда отец об этом разглагольствовал.

Нас посадили за столик в глубине оформленного в морском стиле ресторана, и мы заказали креветки с пивом. Папа и Унни улыбались и поднимали бокалы. Это был их день.

Я выпил пять бокалов пива. Папа заметил это и попросил меня, правда беззлобно, притормозить, и я согласился, но добавил, что у меня все под контролем. Ингве был простужен, поэтому и пил умеренно. К тому же рядом находилась Кристин, и он все время обращался к ней, они смеялись и болтали.

Временами я чувствовал себя на коне, видимо благодаря спиртному, по крайней мере, ничто не мешало мне болтать с остальными с той уверенностью, что иногда, хоть и не очень часто, возникала во мне, но временами совершенно выпадал из беседы, и тогда все собравшиеся, в том числе и Ингве, казались мне чужими, даже не просто чужими, а совсем посторонними.