Кутузов - Лидия Ивченко

Во время аудиенции во дворце на Каменном острове государь снабдил главнокомандующего рескриптом с не менее подробной инструкцией: « Успокойте священным нашим словом всех, как то: французов, итальянцев, швейцарцев и иных, что мы не позволим лишить кого-либо собственностей, приобретенных во время замешательств, а наипаче купивших национальные имения, ниже принуждать к выбору такого или иного правления, напротив того, не престанем покровительствовать всякую нацию, терпящую теперь под игом управляющего Франциею. Если бы, однако, паче всякого чаяния, при соединенном действии армии нашей с австрийскою получили вы предписание, вследствие коего предлежать будет одним нашим войскам занять и охранять какой-либо пост, остановиться где-либо или итить в такое место, где крайняя предстоит опасность и где большой урон в людях случиться может, тогда не оставите дружественными пояснениями стараться, чтоб таковая опасность была разделена с австрийскими войсками»25. Особое внимание, пожалуй, обращает на себя предостережение государя: «Коварная политика настоящего французского правительства, коей следуют и генералы французские, довольно уже соделалась известною. Они, часто находясь сами в крайности и искусно скрывая таковое свое положение, предлагают перемирие под разными благовидными предлогами и по наружности кажущимися для обеих армий полезными, а в существе или для того, чтобы дать время поспеть идущему к ним подкреплению или чтоб в продолжении самого перемирия занять какое-либо выгодное место и даже напасть на своего неприятеля, а потому всячески должно удалиться от подобных соглашений, разве собственная польза для армии нашей того требовать будет, да и тогда, не полагаясь ни мало на существующее перемирие, будьте всегда в готовности и крайне остерегайтесь внезапного нападения»26. Государь, наслышанный о вероломстве французов, ставивших тем самым в тупик «старорежимные армии», как в воду глядел: но, предварив своего военачальника о возможных хитростях противника, он сам на них позже и попался. Чего только не предусматривалось в рескрипте! «Горизонт ожиданий» союзников в то время был велик. Историк же, читая документ, на короткое время становится «моложе» участников тех событий, знает, чем все это закончится, и часто ему не по себе от этого знания. Он как бы поворачивает время вспять. Вот, например, письмо самого Михаила Илларионовича супруге от 31 августа: «Насилу, мой друг, доехал сегодня только до границы. Прескверная дорога была от самого Петербурга. Сегодня в ночь пускаюсь в дорогу за границу и скоро надеюсь войски догнать. Я довольно здоров. Детей уведомь, что я здоров и их помню и благословляю »27. Вместе с ним отправился в поход и его зять — флигель-адъютант Фердинанд Тизенгаузен, муж любимой дочери Лизаветы Михайловны. Незадолго до начала военной страды Кутузов написал ей: «Папушинька! Вот и ты сделалась матерью, дорогая моя Лизанька. Люби своих детей, как я моих, и этого будет достаточно. Да благословит Бог тебя и твою малютку. Брюнетка ли она, или блондинка? Умна ли она? А главное, послушна ли она? Ежели бы быть у меня сыну, то не хотел бы иметь другого как Фердинанта. Боже вас благослови»28.

Кутузова настораживало необъяснимое обстоятельство: «Он выехал за границу на любимой своей лошади, той самой, которая находилась с ним в прежних его походах и была столь умна, что при каждом выстреле во время сражения оглядывалась, есть ли на ней седок? Хорошее хождение за сею лошадью отдаляло от нее те многоразличные болезни, каковым бывают они подвержены при небрежении, и потому она была всегда здорова; но лишь только Кутузов выехал за границу, она начала ежедневно, а особливо пред сражением, хромать столь сильно, что Михаил Ларионович принужден был ее оставлять. Но всякой раз, как он с нее сходил и ее отводили в обоз, она переставала хромать. Сия странность побудила к изысканию причины от чего она хромала, но тщетно искали в ноге какого-нибудь повреждения; лошадь не чувствовала в ней ничего, но при всем том всякий раз, как Кутузов хотел ее употреблять, она делалась снова хромою. Весьма многие относили сие происшествие к неблагоприятствующим предзнаменованиям…»

В местечке Броды Кутузова встретил австрийский генерал Штраух, который должен был сопровождать его в австрийских владениях, заботясь о снабжении русских войск всем необходимым. Войска наши шли пятью колоннами, причем первую возглавлял любимый ученик Суворова генерал-майор князь П. И. Багратион. Поначалу, как и было условлено, шли не торопясь, но вскоре стали поступать сведения о стремительном передвижении Наполеона из Булонского лагеря к среднему Рейну. «Австрия, в надежде на дружественное расположение курфюрста баварского и обольщенная им, заложила знатные магазины в его владениях, предпринимая вывести войну сколь можно далее от областей своих»29. По словам С. М. Соловьева, «в то время как в Вене думали, что „театральный император“ находится в бездействии, Наполеон с необыкновенной скрытностью и быстротой двигал свои войска на восток. Нет сомнения, что он был очень рад этой континентальной войне, ибо сосредоточение сил на берегах Атлантического океана для преднамеренной будто бы высадки в Англию не достигало цели; Англию нельзя было этой угрозой принудить к миру, а высадку Наполеон не мог не признавать предприятием отчаянным. Теперь континентальная война давала ему отличный предлог покончить с приготовлениями к высадке, которые скоро грозили стать смешными, и нанести Англии удар поражением коалиции, о которой она так хлопотала»30. Венский двор немедленно обратился к Кутузову с просьбой ускорить марш, выделив дополнительное количество подвод. От Тешена пехота делала от 45 до 60 верст в день. По воспоминаниям А. П. Ермолова, «войска наши проходили австрийскую Галицию в полном избытке, в порядке совершеннейшем, и уже не в дальнем были расстоянии от Браунау. По распоряжению Главнокомандующего отпущено было в войска большое число подвод и учреждены станции для перемены оных другими. Войска в каждый день делали удвоенный переход, ибо половина пехоты попеременно садилась на подводы, артиллерия половину пути делала на обывательских лошадях. Армия следовала пятью колоннами, в одном марше расстояния между собой»31. 11 сентября М. И. Кутузов обратился к нашему посланнику в Вене графу А. К. Разумовскому: «Форсированный марш, которого добивается от нас Венский двор, может быть только вреден для нашей армии, несмотря на подводы, предложенные нам для перевозки пехоты по четыре мили в день. Наши солдаты после уже перенесенного утомления сильно пострадают, и Министерство Его Императорского и Королевского Величества может легко убедиться в том, что солдат, сделав четыре мили пешком, вовсе не отдыхает, если в тот же день должен еще сделать четыре мили на подводе. Однако, поскольку интересы австрийского кабинета, тесно связанные с интересами нашего Двора, требуют этих мер, я ни на минуту не колебался удовлетворить их требование и соответствующий приказ был отдан тотчас же. Что же касается до артиллерии, то при всем моем желании удовлетворить желание австрийского двора, ее невозможно заставить двигаться с той же быстротой, как и пехоту, учитывая, что лошади уже измучены дорогой, что двойной рацион фуража не может придать им необходимых сил для двойного перехода в день »32. Но требования австрийцев возрастали. Венский двор вновь обратился с просьбой к главнокомандующему русской армией ускорить марш, что вызвало его протест, который он изложил в письме генералу Штрауху: «Я считал, что пошел далеко, согласившись сначала, чтобы солдаты имели дневку только на 4-й день, так как в Протоколе совещаний прямо сказано, как известно Вашему Превосходительству, что русские императорские войска не должны совершать более форсированные переходы, чем установлено в означенных совещаниях. Я уже в известной мере вызвал неудовольствие Императора, моего Повелителя, когда давал согласие на первое изменение, и потому тем меньше могу согласиться на то, чтобы солдаты имели дневку лишь после четырех дней усиленных переходов при теперешней погоде. Ваше Превосходительство сами увидите невозможность этого, если Вы любезно обратите внимание на большое количество больных; число их за эти два дня удвоилось, и даже здоровые так обессилели, что почти не могут больше передвигаться. Сюда добавляется еще то, что у большинства при теперешней сырости порвана обувь; они были вынуждены идти босиком, и ноги их так пострадали от острых камней шоссейной дороги, что они не могут нести службу Поэтому я приказал, чтобы армия продолжала свой поход, как она делала это раньше, то есть, чтобы она имела дневку через каждые три дня. Уже теперь я вынужден оставлять позади больных, число которых быстро возрастает и потому прошу Ваше Превосходительство любезно указать мне, в каких городах на походе я найду госпитали»33.